— Князь.
— Где?
— В середине сада, под абрикосовым деревом.
— Кто ее хоронил?
— Я.
— Кто набросал негашеной извести?
— Я.
— Ты хотел, чтобы все следы твоей жертвы исчезли?
— Да, но в спешке я забыл залить известь водой, и она, вместо того чтобы уничтожить, сохранила скелет. Не будь этого просчета я был бы сейчас свободен и могуществен, а ты не стал бы Петушиным Рыцарем и не стоял бы теперь передо мной.
— Отвечай! — сказал Рыцарь. — Бриссо знала, что ты совершил?
— Нет, только Шароле были известны все подробности. Это все, что касается твоей матери. Что же касается твоего отца, ты знаешь все, потому что сам приезжал в Фоссез узнавать о нем. На этот счет Шароле лучше, чем я, может тебе объяснить. Теперь ты хочешь знать, что случилось на улице Тампль 30 января?
— Нет. Я хочу знать, зачем, поразив таким низким образом отца и мать, ты с таким ожесточением преследовал детей?
— Ты не догадываешься, однако это легко объясняется. Я заставил повесить твоего отца, чтобы выиграть пари, и удавил твою мать, потому что она лишила меня возможности выиграть это пари. С 1726 по 1730 год я почти не вспоминал об этом происшествии и опять принялся за свою веселую жизнь. Я промотал все свое состояние и не имел даже возможности делать долги. Я придумывал, на что мне решиться, когда 30 января 1730 года, гуляя по бульвару, я встретил человека, который вызвал меня на дуэль из-за какого-то вздора. Я быстро согласился, потому что был явно не в духе, и мы отправились в Медонский лес. Там ты мне сказал, кто ты, и прибавил, что убьешь меня. Ты был еще молод.
— Мне исполнилось восемнадцать.
— Я понял, на что ты способен, по той энергии, какую ты выказал. Мы дрались, ты нанес мне сильный удар шпагой, и я упал. Ты думал, что я умер, выгреб из ямы сухие листья, бросил меня в эту яму и снова забросал листьями. Потом ты ушел. Это был твой первый ошибочный шаг. Позже ты действовал иначе. К счастью для меня, князь наблюдал наш поединок издали. Когда ты удалился, он отрыл меня. Я болел несколько недель, потом выздоровел. Другая дуэль происходила в лесу, и князю пришла в голову отличная идея надеть мое платье на убитого и обезобразить его. Его приняли за меня, и весь Париж думал, что я умер. Это послужило мне на пользу. Мне нечего было бояться моих кредиторов. Я хотел разбогатеть — поехал в Россию. Тебе, наверное, неинтересно знать все, что случилось со мной. Я вернулся во Францию, не будучи узнан, и, выяснив, что мой враг — Петушиный Рыцарь, начал борьбу, которая пока не кончилась…
— Но которая скоро кончится.
Монжуа наклонился и ничего не ответил. Рыцарь, не спускавший с него глаз ни на секунду, сказал:
— Ты в моих руках. Ты знаешь, сколько заставлял меня страдать, и понимаешь, на какие пытки я могу тебя обречь. Берегись, Монжуа, орудия мести находятся перед тобой!
Сделав еще шаг вперед, Рыцарь посмотрел в лицо своему врагу так пристально, что Монжуа не выдержал его взгляда и опустил глаза.
— Действительно ли Нисетта и Сабина отравлены? — спросил Рыцарь. — Скажи правду, потому что даже тень лжи будет наказана годами страданий.
— Отравлены.
— Ты действительно дал им яд?
— От которого противоядие знаю я один, и действие которого начнется через час.
— Ты будешь говорить!
Монжуа насмешливо улыбнулся.
— Ты будешь говорить! — продолжал Рыцарь.
Монжуа оставался бесстрастен.
— Противоядие! Тебе остается минута на то, чтобы ответить.
Рыцарь наклонился, не спуская глаз с Монжуа, и взял железный прут, раскаленный на огне. Монжуа покачал головой и не отвечал. Глухой свист сорвался с губ Петушиного Рыцаря.
— Ты будешь говорить! — сказал он.
— Убей меня, — холодно отвечал барон, — но я говорить не буду.
Рыцарь указал на князя.
— Его будут пытать на твоих глазах, — сказал он. Князь дернулся. В подошел к нему, схватил веревки, связывавшие руки князя, заставил его отступить и привязал к гигантской рогатке, вбитой в потолок. Пленник понял, что обречен, и холодный пот выступил на его лбу.
— Я скажу все, что знаю, — проговорил он.
— Трус и изменник! — прошипел Монжуа. — Убей его, если хочешь, — обратился он к Рыцарю, презрительно пожав плечами, — он не знает ничего, решительно ничего.
— Негодяй! — сказал Петушиный Рыцарь, грозно подняв руки над головой Монжуа. — Ты будешь говорить, будешь!
Приподнявшись на цыпочки, он смотрел Монжуа прямо в глаза. В подошел и напомнил:
— Час пробьет.
— И эти женщины умрут, — простонал Рыцарь. — Умрут! О Господи!
На него страшно было смотреть.
— Умрут! — повторил он.
Схватив Монжуа за руки, он рванул с такой силой, что порвал связывавшие их веревки. Сжимая руки барона в своих пальцах, он еще раз повторил:
— Говори! Говори!
Он произнес последнее слово с такой энергией, что Монжуа опрокинулся назад.
— Он будет говорить, — сказал В, подошедший вплотную к упавшему.
Петушиный Рыцарь выпустил руки Монжуа, тот оставался неподвижен. Рыцарь взял опять его правую руку — Монжуа вздрогнул, и дрожь пробежала по всему его телу.
— Ты будешь говорить? — спросил Рыцарь.
— Да, — пролепетал Монжуа разбитым голосом, как человек, побежденный после продолжительной борьбы.
Рыцарь и В переглянулись.
— О наука, наука! — прошептал В. — Вы им повелеваете! Он будет отвечать! Он уже не принадлежит себе.
Рыцарь медленно приподнялся.
— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности?
Монжуа изгибался в страшных конвульсиях. Рыцарь взял две склянки, по одной в каждую руку. Эти склянки имели форму лейденских банок. Он приложил медную пробку одной банки к голове Монжуа, а другую к сердцу. Монжуа испускал хриплые вздохи, судороги увеличивались.
— Подвергаются ли Нисетта и Сабина смертельной опасности? — повторил Рыцарь. — Отвечай!
Губы Монжуа раскрылись.
— Отвечай! — повторил Рыцарь.
Монжуа еще сопротивлялся. Мышцы его лица судорожно сжимались. Рыцарь поднял обе руки надо лбом Монжуа.
— Отвечай! Они в опасности?
— Нет.
— Значит, ты солгал?
— Да.
— Ты хотел меня обмануть, чтобы купить себе свободу?
— Да.
— Ты понимаешь, в каком состоянии ты находишься?
— Нет…
— Что ты чувствуешь?
