«А им еще кажется странным то, что едим мы!» — подумал тогда мальчик.
И вот теперь здесь, в самом сердце Старого города — перенаселенного и исключительно китайского района Шанхая, — он наткнулся на ночной горшок, пахнущий в точности как те, которые он чистил в Ханкоу.
Фон запомнил адрес, решив вернуться сюда, когда будет время, и разузнать, в чем тут фокус. А потом, сам не зная зачем, сунул руку в карман штанов и нащупал две стеклянные бусинки, которые дал ему отец, прежде чем уйти сражаться за лучший мир.
— Я знаю, что ты не умер, папа, — громко сказал он. — Я знаю, ты жив. Ты жив.
И все это время за ним внимательно следил другой китайский мальчик, всего на несколько лет старше Фона. Он поднес руку к шее и прикоснулся к ожерелью из точно таких же стеклянных бусин.
* * *
Солдатам, казалось, доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие крушить абсолютно все, что попадалось им под руку в заведении Цзян. Эта печальная участь миновала лишь скамью-сундук, которая когда-то служила убежищем для Бивня Нарвала. Цзян прочитала предъявленный ей ордер и удалилась в комнату, которую она для себя по привычке называла маминой спальней. Еще до прихода коммунистов она вывезла из дома все мало-мальски ценные вещи и сообщила самым уважаемым клиентам, где ее можно будет найти в будущем. Несмотря на вполне оправданные опасения, она обосновалась в маленьком доме в Пудуне и наняла в качестве охраны двух тонгов из клана «Праведной руки». Еще двое тонгов постоянно дежурили в лодке, перевозившей ее клиентов через Хуанпу: от Бунда до Пудуна и обратно.
Громкий стук в дверь спальни заставил ее вскочить. Открыв дверь и увидев на пороге Конфуцианца, Цзян искренне удивилась. Она всегда считала его трусом, который скорее заставит других выполнять за себя грязную работу.
— Входи, — сказала она.
Конфуцианец шагнул в ее спальню и закрыл за собой дверь.
«Слава Небесам, что дочь находится у сестры и ей ничего не угрожает», — подумала она.
— Ты говорила с Резчиком? — спросил Конфуцианец.
— Он связался со мной после вашей милой беседы в твоей конторе. Как ты ощущаешь себя, сидя в кресле великих Врассунов?
— Я спрошу тебя о том же, о чем спрашивал Резчика, — проговорил Конфуцианец, пропустив ее язвительный вопрос мимо ушей.
— А я отвечу так же, как отвечал он. Я не знаю ни где находится Убийца, ни где именно в Багдаде спрятана реликвия.
Конфуцианец шагнул к женщине и наотмашь хлестнул ее ладонью по лицу.
— Ты одета неподобающим образом для того, чтобы ублажать ученого.
Цзян побледнела и склонила голову набок.
— На столе стоит чай, — сказала она. — Я вернусь через минуту. Нужно же мне одеться подобающим образом.
Конфуцианец сел, наблюдая, как женщина легкой походкой выходит из комнаты. Чай был превосходным. Он чувствовал, что наконец-то занял место, принадлежащее ему по праву.
Вскоре Цзян вернулась, одетая в классический наряд куртизанки.
Он встал, и на миг в груди у него перехватило дыхание.
— Ты читал «Сон в красном тереме»? — спросила Цзян и раскрыла веер.
* * *
За неделю до того, как коммунисты окончательно заняли Шанхай, Цзян встретилась с Убийцей.
— Конфуцианец прикроет мой бизнес. Коммунисты придерживаются чрезвычайно пуританских взглядов, но действия Конфуцианца, направленные против меня, будут сугубо формальными.
— Он к тебе неравнодушен? — вздернул бровь Убийца.
— Он считает меня куртизанкой, а себя ученым.
— Как в старинных книгах?
— Совершенно верно. Но мне до этого нет дела. Я уже перевела свой бизнес на новое место.
— Хорошо, — откликнулся Убийца и потянулся за чашкой с чаем. — Ты не представляешь для него серьезной опасности, так что тебе ничто не грозит. Он боится меня. — Лицо Убийцы потемнело. — Я уже вывез семью из города.
— Ты думаешь, Конфуцианец способен…
— Подумай сама, Цзян. Он будет стремиться к тому, к чему стремился любой правитель Поднебесной начиная с Первого императора, — к легитимности. Ее он может обрести благодаря Бивню. А мою семью он мог бы использовать, чтобы… — Убийца не закончил фразы. — Ты принесла купчую на дом в Багдаде, как я просил?
Цзян колебалась.
— Если не отдашь документ, тебе может грозить серьезная опасность. Ты — храбрая женщина, но у тебя есть ребенок, и, кроме того, не каждому дано выносить физическую боль.
Цзян долго смотрела на сильного мужчину, сидевшего напротив нее, потом достала из широкого рукава купчую на дом в Багдаде, где хранился Бивень.
— Ты читала эту бумагу? — спросил Убийца.
— Нет. И не смогла бы, даже если бы захотела. Она написана на фарси, а я не знаю этого языка.
— Ну и ладно, — сказал Убийца, пряча документ в карман. — А теперь готовься. Конфуцианец не заставит себя ждать и очень скоро появится здесь.
— И ты тоже готовься, старый друг, — ответила Цзян.
— Я готовлюсь всю жизнь, — грустно произнес Убийца.
* * *
Шанхай всегда являлся котлом, в котором варилась густая похлебка всевозможных слухов и сплетен. Слухи развлекали жителей Города-у-Излучины-Реки и помогали им выжить. Китайцы — практичные люди, и, если тот или иной слух продолжал циркулировать в течение долгого времени, они делали единственный логичный вывод: значит, за ним что-то есть. Дыма без огня не бывает. А сейчас слухи, гулявшие по Шанхаю, неизменно возвращались к Нанкину и рыжеволосому фань куэй, который летал по воздуху над огнем с китайским ребенком на руках.
Конфуцианец приказал своим людям выяснить, что стоит за этой сплетней. Информация, которую они привезли из Нанкина, разумеется, была противоречивой, но многие детали повторялись и подтверждали неправдоподобную историю.
Один в огромном кабинете, Конфуцианец размышлял о том, может ли быть правдой невероятная история о летающем фань куэй с ребенком. Барабаня по подоконнику длинными ногтями, он задал себе два очень простых вопроса. Во-первых, что могло положить конец мародерству японцев в Нанкине? Во-вторых, что могло заставить их признать китайскую зону безопасности в захваченной ими древней столице? Он не имел представления, какие реальные события вызвали рассказы о большом огне, вспыхнувшем вокруг того места, которое затем стало убежищем. Они звучали странно, как истории из Библии длинноносых.
И все же он не был готов отвергнуть ни одну из версий. Убийца находился на свободе, и это делало положение Конфуцианца весьма опасным.
А потом он вспомнил о рыжеволосом фань куэй, которого японцы раздели догола и привязали к столбу на Бунде. Тот человек исчез сразу же после того, как Убийца сообщил, что вместе с членами своей Гильдии отправляется в Нанкин. Мог ли это быть один и тот же человек? И могло ли быть так, что сейчас он находится рядом с Убийцей?
