Сначала иоанниты собирались впустить в замок не всех – еврея Иосифа уж точно. Но тамплиер Ласло Фаркаш решительно заявил, что это его сопровождающие, и всех утомленных путников расположили в сторожевой башне у ворот, отвели им помещение, накормили и дали укрепляющие снадобья. Маршала де Шампера сразу же унесли во внутренний двор, и Ласло заверил обеспокоенного Мартина, что теперь лекари братства Святого Иоанна сделают все, чтобы помочь раненому.
– Вы говорите это уверенно, но ваше лицо мрачнее базальтовых стен Маргата, – заметил Мартин, когда храмовник пришел навестить их в сторожевой башне.
У венгра и впрямь был хмурый вид, так не вязавшийся с обычной его беспечностью.
– Мне есть отчего огорчаться. Оказывается, вся наша миссия к Синану, весь этот риск, опасность и потери были напрасными. Увы, имам сдержал слово и его ассасины убили маркиза Конрада. Наш Юг де Мортэн, как бы ни спешил, не успел его предупредить. И теперь у войска крестоносцев нет главы…
Мартин не знал, как на это отреагировать. Конрад? Когда-то они сражались с ним при Арсуфе, и ему следовало бы почтить память боевого соратника, однако разве мало Мартин видел смертей, чтобы переживать из-за человека, который не был ему приятен? Да и судьба крестового похода его не волновала. Тамплиер Фаркаш говорит, что Ричард Львиное Сердце вынужден будет вскоре уехать, и если Мартина это и заинтересовало, то только потому, что его волновал вопрос, успеет ли он встретиться с Джоанной, прежде чем она в свите английского короля покинет берега Леванта.
К тому же ему не очень уютно было находиться в обществе Иосифа, который все пытался получить от Мартина обещание, что тот не будет мстить его семье.
– Ты сказал, друг мой, что тебя растрогало мое стремление спасти тебя от Синана, – говорил еврей, не выпуская руки Мартина из своей. – И если мы все еще друзья, то поклянись, что не станешь в дальнейшем мстить Ашеру бен Соломону. Он ведь вырастил тебя, многому обучил, многое для тебя сделал. И матушка так плакала, узнав, что он отдал тебя Старцу Горы, тетя Сарра тоже переживала. Но отец… Он бывает суров, я знаю… Но это мой отец! К тому же, отдав тебя в Масиаф, Ашер просто желал обезопасить семью от твоего гнева, он опасался, что ты не оставишь Руфь в покое. Но я все же верю, что со временем он бы вернул тебя. О, ради бога Авраамова, пощади несчастного старика!
– Хорошо, Иосиф. Ради тебя и нашей дружбы я готов забыть свои планы о мести, – сдался наконец Мартин. – Я обещаю тебе это. Но вынужден сообщить, что Ашер бен Соломон и так уже наказан. Он совершил ошибку, связавшись с повелителем убийц-ассасинов. Находясь в Масиафе, я узнал, что Синан приказал убить Руфь. Твоя сестра мертва, мой бедный друг.
Сказав это, Мартин опасался, что Иосиф начнет спрашивать, какое дело Синану до его сестры, но юноша был так поражен, что просто онемел. Всю ночь он просидел без движения, глядя перед собой в одну точку, и Мартину было больно и горько, что он так жестоко поступил со своим другом. Конечно, рано или поздно ему бы пришлось сообщить о смерти Руфи, но сейчас, когда Иосиф будто заледенел в своем горе, Мартин не знал, как его утешить. Иосиф своей верностью и дружбой вернул ему веру в людей, а он… Проклятье! Что он за человек, если приносит несчастье всем, кто ему дорог!
Когда на следующий день Ласло сообщил, что Шампер пришел в себя и ему стало лучше, Мартин испытал облег чение, что хоть кто-то избежал беды. Но затем он с улыбкой стал спрашивать, когда же маршал пойдет на поправку, и осекся, заметив, как смотрит на него рыцарь.
– Я не знаю, парень, что вас связывает с Уильямом де Шампером, но вижу, что он тебе дорог. Поэтому скажу – пусть маршалу сейчас и полегчало, но лекари считают, что он уже не оправится. И мессир Уильям, похоже, это понимает. Возможно, поэтому он и послал меня за тобой. Идем, он ждет.
Мартин не желал верить в кончину брата Джоанны, пока не увидел Уильяма в его покое – смертельно бледного, с запавшими глазами, с каким-то особым покоем на лице. Тамплиер лежал на чистых покрывалах напротив раскрытого окна, но все равно в комнате ощущался тошно творный запах смерти. Маршал умирал от гниения в собственном теле.
– Вы звали меня, мессир?
Мартин надеялся, что его голос звучит невозмутимо, но против его воли в нем проскользнула грусть.
– Садись рядом, Мартин. Нам надо поговорить.
Откуда-то из глубин замка Маргат доносилось стройное пение литании, и Уильям какое-то время прислушивался к нему, потом сказал:
– Это прекрасно, когда славят Господа и Пречистую Деву. Но ты ведь не понимаешь этого, парень? И у меня не идут из головы твои слова, что ты не веришь в Бога.
– Вы об этом хотите поговорить со мной?
Это казалось нелепым. Но Уильям был непреклонен в своем решении.
– В тебе что-то есть, Мартин. Когда-то я ненавидел и презирал тебя, потом стал уважать, а позже почувствовал жалость. Спрашивается, зачем мне жалеть тебя, предателя, притворщика и безбожника? Но я всегда надеюсь найти в человеке лучшее, даже если потом придется разочароваться.
– Вы знаете обо мне все самое ужасное, мессир, я ничего не скрыл. И я не сто́ю вашего великодушия.
– Если я говорю с тобой, значит, сто́ишь. Но ответь мне – для чего ты живешь?
Мартин был озадачен. Пожав плечами, он сказал:
– Целью жизни является сама жизнь.
– Нет, целью является то, каков ты в этой жизни. А без Господа, без веры человек рано или поздно становится добычей вседозволенности. А вседозволенность и есть дьявол.
Почему-то при этих словах Мартин вспомнил самоуверенное лицо Синана. Вот кто позволял себе все, не сомневаясь, что служит как раз не дьяволу, а Аллаху – Всевышнему.
Мартину так часто приходилось слушать, как люди говорили о высших силах и своей убежденности в том, что только им известна истина, что однажды он решил: все это мечты и самообман, дабы облегчить себе жизнь. По крайней мере людям спокойнее думать, что Бог с ними, когда они принимают какое-то решение, но надеяться они могут только на самих себя.
– Вот вам, мессир, зачем нужна вера?
Теперь спрашивал уже Мартин, и тамплиер ответил:
– Без Бога нельзя жить. Мне нужен Он, чтобы я мог быть самим собой! Чтобы не изменял себе и тому, во что я верю. Чтобы знать, где грань, какую я не должен переходить.
Мартин заметил, что с этими словами лицо раненого приобрело выражение некоей внутренней силы.
– Вера делает нас людьми. Не важно, во что мы верим – в Небо, в судьбу, в себя, как ты утверждаешь, в волю правителей или же просто в удачу. Но мы верим. Ибо без веры человек просто животное. Как и дикие звери, он хочет есть, отдыхать, совокупляться, ищет теплое логово, оберегает детенышей, охотится. Но если он верит, то у него есть душа. А имея душу, он уже не одинок, он – создание Божье.
Мартин не знал, зачем маршал говорит ему все это. Он умел хорошо владеть собой, поэтому покорно слушал, однако почему-то не решался посмотреть Шамперу в глаза. Его взгляд блуждал, перемещаясь с распятия над изго ловь ем ложа умирающего на каменную кладку стен, а потом на открытое узкое окно, за которым вдалеке сверкало солнечное море, – и обратно. Серые глаза Уильяма так похожи сейчас на глаза его сестры! Странно, что раньше Мартин не замечал этого сходства между ними.
