— О… Боже, нет.
В этот самый момент Джейн распахнула входную дверь и выбежала, его куртка была у нее в руках, а рубашка колыхалась позади.
Все пробелы собрались в кучу, все то, что он видел лишь частями. Его сны воплотились в реальность.
— Нет! — закричал он.
Происходящее растянуло секунды в века: Рейдж, смотрящий на него, как на сумасшедшего. Джейн, бегущая по траве. Он, опускающий мис, когда страх сокрушил его.
Лессер, выныривающий из-под гаражной двери с пистолетом.
Выстрел был беззвучным за счет глушителя. Ви бросился к Джейн, стараясь загородить ее своим телом.
Но не успел. Пуля попала в спину, и прошла насквозь через ее грудь, попадая в его руку. Он поймал Джейн, пока она падала, и его собственная грудь запылала от боли.
Когда они рухнули на землю, Рейдж погнался за убийцей, но Ви это едва ли заметил. Перед глазами стоял его кошмар: кровь на его рубашке. Его сердце кричало в агонии. Смерть пришла…но не за ним. За Джейн.
— Две минуты, — прохрипела она между вздохами, когда ее рука упала на грудь. — У меня меньше двух… минут.
Должно быть, задета артерия, и она это знала.
Она покачала головой и взяла его руку.
— Останься. Черт… я не хочу…
Сделай это. Скажи слова, которые она хотела сказать.
— Вишес… — Ее глаза наполнились слезами, цвет в них быстро тускнел. — Возьми меня за руку. Не оставляй меня. Ты не можешь… Не дай мне умереть одной.
— С тобой все будет хорошо! — он начал поднимать ее. — Я отвезу тебя к Хэйверсу.
— Вишес… Этого не исправить. Держи меня за руку… я уме… о, черт… — она начала плакать между вздохами.
— Я люблю тебя.
— Нет.
Глава 48Дева-Летописеца отвела взгляд от птицы, сидевшей в ее руке. Внезапный страх поразил ее.
Несчастная случайность. Жестокая судьба.
Это случилось. То, что она чувствовала и чего опасалась уже давно, — настал переломный момент в ее жизни.
Ее наказание стало очевидным.
Человек… эта женщина, в которую был влюблен ее сын, умирала в этот самый момент. Прямо на его руках она истекала кровью, погибала на его глазах.
Дрожащей рукой Дева-Летописеца поместила синицу обратно на дерево с белыми цветами и побрела к фонтану.
Садясь на мраморный край, она почувствовала тяжесть мантии, будто ее обмотали тяжелыми цепями.
Вина за эту утрату лежала на ней. Поистине, она навлекла эту погибель на него: она нарушила правила. Три сотни лет назад она нарушила правила.
В начале времен ей была дарована возможность сотворить что-то одно, и соответственно, после достижения зрелости, она им воспользовалась. Но затем она сделала это снова. Она дала жизнь, и этим прокляла рожденного ею ребенка. Судьба ее сына — начиная с воспитания его отцом в нем жестокого и бессердечного Вишеса, и до его теперешней смертельной агонии — на самом деле суровое наказание для матери. Его страдания она чувствовала в тысячу раз сильнее.
Ей хотелось кричать на своего Отца, но она знала, что не может. Выбор, сделанный ею, не волновал Его, и за последствия приходилось отвечать ей одной.
Достигнув другого измерения и увидев, что происходит с ее сыном, Дева-Летописеца чувствовала агонию Вишеса, как свою собственную, ощущала онемение его холодного шока, огонь его неверия, его опустошающий ужас. Она также чувствовала смерть его возлюбленной, постепенное охлаждение охватывало человека, в то время как кровь вытекала из ее груди, заставляя трепетать сердце. И тогда она услышала, как ее сын шепчет слова любви, и учуяла запах страха, исходящий от него.
Она не могла сделать ничего. Она, имевшая безграничную власть над столькими вещами, в этот момент была бессильной, поскольку судьба и все последствия свободной воли были прерогативой ее Отца. Лишь он один знал абсолютную карту вечности, сборник всех принятых и непринятых мер, известных и неизведанных путей. Он был и Книгой, и Страницей, и несмываемым Чернилам.
Не она.
И Он не придет к ней сейчас ради этого. В этом была ее судьба: страдать из-за невинного, рожденного телом, которого она никогда не должна была иметь, за ее сына, который шел по земле мертвый изнутри из-за принятых ею решений.
Со стоном Дева-Летописеца позволила себе потерять форму и выскользнула из одежды, которую носила, черные складки упали на мраморный пол. Она вошла в воды фонтана с легкой волной, путешествуя между молекул водорода и кислорода, ее страдания насыщали их, доводя до кипения, испаряя. Пока продолжалась передача энергии, жидкость поднималась как облако, соединялась над двором и падала вниз, словно слезы, которые она была неспособна пролить.
Ее птицы на белом дереве вытянули шеи, рассматривая падение капель воды как нечто новое. А затем стая впервые покинула свои насесты и полетела к фонтану. Выстраиваясь на краю, они смотрели в направлении светящейся, бурлящей воды, в которой она находилась.
Они охраняли ее в печали и сожалении, охраняли так, словно каждый из них был величиной с орла и таким же свирепым.
Как всегда они были ее едиными утешением и дружбой.
* * *
Джейн знала, что умерла.
Она знала это, потому что была окружена туманом, и перед ней стоял кто-то, похожий на ее умершую сестру.
Так что она была чертовски уверена, что с ней все кончено. Вот только… разве она не должна быть расстроена? Разве она не должна беспокоиться о Вишесе? Разве она не должна быть в восторге от воссоединения с младшей сестрой?
— Ханна? — она спросила, потому что хотела удостовериться в том, что знает, с кем столкнулась.
— Почти. — Образ ее сестры пожал плечами, красивые рыжие волосы двигались в такт. — На самом деле, я просто посланник.
— Ну, ты очень на нее похожа.
— Конечно. Ты видишь сейчас то, что мысленно представляешь себе, когда думаешь о ней.
— Окей… немного смахивает на «Сумеречную Зону»[148]. Или, подожди, может, я просто сплю? — Потому что это была бы чертовски хорошая новость, учитывая то, что она посчитала себя мертвой.
— Нет, ты умерла. Сейчас ты находишься посередине.
— Посередине чего?
— Ты просто между. Ни здесь и ни там.
