От облегчения и сознания, что этот кошмар, наконец, закончился, мне захотелось смеяться и плакать. Если бы они промедлили хоть минуту, все закончилось бы куда печальнее. А может, они ждали в засаде уже некоторое время, ожидая повода шлепнуть Кокко, не мороча себе голову формальностями? Как бы то ни было, лежа на каменном полу и чувствуя слабость от пережитого ужаса, я была готова поверить, что полицейских послала Дева Мария наказать негодяев, осквернивших ее святыню.
Видя безнадежность своего положения, оставшиеся в живых грабители вышли из-за колонн с поднятыми руками. Один сглупу нагнулся поднять что-то с пола пещеры - скорее всего драгоценный камень - и был немедленно застрелен. Лишь через несколько мгновений я узнала бандита, который дал волю рукам, когда мы с Дженис спустились в пещеру. А застрелил его Алессандро.
При виде его я обезумела от огромной, нестерпимой радости, но не успела поделиться открытием с Дженис, как где-то над нами послышался зловещий рокот, усилившийся исступленным крещендо, и одна из колонн, поддерживавших свод, с жутким треском обвалилась прямо на уцелевших бандитов, раздавив их в кровавый блин каменными глыбами в несколько тонн.
Дрожащее эхо обрушения отдалось в бесчисленных коридорах лабиринта Боттини, окружавших нас со всех сторон. Казалось, хаос в усыпальнице вызвал подземную вибрацию, походившую на землетрясение, и я увидела, как Умберто вскочил на ноги и жестом велел нам с Дженис тоже подниматься.
- Идемте! - крикнул он, опасливо поглядывая наверх окружавших нас колонн. - У нас мало времени.
Кинувшись к Умберто очертя голову, мы едва увернулись от дождя мелких обломков, неожиданно пролившегося с растрескавшегося потолка, и когда сорвавшаяся звездочка ударила меня в висок, я едва не потеряла сознание. Остановившись и удерживая равновесие, я увидела, что ко мне идет Алессандро, перешагивая крупные каменные обломки, игнорируя предупреждающие возгласы полицейских. Он ничего не сказал, но ему и не понадобилось: его глаза сказали все, что я надеялась услышать.
Я упала бы прямо в его объятия, но тут позади меня раздался слабый вскрик.
- Брат Лоренцо! - ахнула я, сообразив, что мы совершенно забыли о монахе. Резко повернувшись, я разглядела его скорчившуюся фигуру среди хаоса обломков и трупов, и прежде чем Алессандро успел меня остановить, кинулась обратно, чтобы вывести старика прежде, чем меня опередит очередная каменная глыба со свода.
Алессандро наверняка остановил бы меня, но тут еще одна колонна рухнула позади нас, подняв тучу пыли и вызвав целый водопад осыпающейся штукатурки. От сотрясения подо мной немного разошлись плиты пола, и я увидела, что под ними нет деревянных балок или бетонных плит, а лишь бездонная черная пустота.
Оцепенев от этого зрелища, я застыла на месте, боясь двинуться. Сзади Алессандро кричал мне вернуться, но не успела я сделать шаг, как часть пола, где я стояла, начала отделяться от окружающего строения. В следующий миг пол просто исчез, и я полетела в бездну, не в силах закричать от охватившего меня ужаса, как если бы испарился первозданный клей, скреплявший мироздание, и все, что осталось в новоявленном хаосе, - это обломки, осколки, я и сила тяжести.
Долго ли я падала? Мне хочется написать, что я пролетела сквозь время, сквозь жизнь, смерть и столетия, но в реальности падать там было футов пятнадцать. По крайней мере, мне так сказали. И добавили, что мне здорово повезло: сорвавшись в подземный мир, я попала не на острые камни и не в лапы демонов - от сна меня пробудила древняя река, которую лишь немногим посчастливилось отыскать. Называлась она Диана.
Рассказывали, что, как только я исчезла вместе с провалившимся полом, Алессандро прыгнул за осыпающийся край, даже не сняв боевого снаряжения. В холодной воде он сразу пошел на дно под весом бронежилета, тяжелых сапог и оружия и вынужденно потерял несколько секунд, чтобы всплыть и глотнуть воздуха. Борясь с быстрым течением, он умудрился вытащить фонарик и вскоре увидел мое безжизненное тело на выступающей из воды скале.
Закричав другим полицейским, чтобы поторапливались, Алессандро велел им спустить веревку и поднять нас в крипту собора. Глухой ко всем и ко всему, он положил меня на пол среди обломков, выпустил воду из моих легких и попытался реанимировать.
Стоя рядом и наблюдая за ним, Дженис не отдавала себе отчета в серьезности ситуации, пока не подняла глаза и не заметила мрачные взгляды, которыми обменивались полицейские. Все уже знали то, чего не хотел признавать Алессандро: я была мертва. Только тогда горло Дженис сдавили рыдания, и когда, наконец, полились слезы, ничто не могло их унять.
Алессандро бросил попытки вернуть меня к жизни и просто держал в объятиях, словно решив никогда больше не отпускать. Он гладил меня по щеке и говорил со мной, не заботясь о том, что его слышат, произнося все, что должен был сказать, пока я была жива. В эту минуту, утверждает Дженис, мы очень напоминали статую Ромео и Джульетты, только я лежала с закрытыми глазами, а лицо Алессандро было искажено горем.
Видя, что даже он потерял надежду, сестра вырвалась от удерживавших ее полицейских, подбежала к брату Лоренцо и затрясла его за плечи.
- Почему вы не молитесь? - кричала она вне себя. - Молитесь Пресвятой Деве, скажите ей… - Спохватившись, что он не понимает ни слова, она отступила от монаха, подняла лицо к просевшему потолку и закричала изо всех сил: - Оживи ее! Я знаю, это в твоих силах! Пусть она оживет!
Не дождавшись ответа, моя сестра упала на колени, безудержно рыдая. Мужчины беспомощно стояли, не осмеливаясь ее утешать.
И в этот миг Алессандро почувствовал легкую дрожь - возможно, даже свою, а не мою, но в нем вновь проснулась надежда. Поддерживая мою голову ладонями, он снова заговорил со мной, сперва нежно, а потом настойчиво.
- Посмотри на меня! - молил он. - Посмотри на меня, Джульетта!
Мне рассказывали, что, когда услышала его, я не закашлялась, не вдохнула с шумом воздух, не застонала, а просто открыла глаза и посмотрела на него. Постепенно начиная понимать, что происходит, я улыбнулась и прошептала:
- Шекспиру бы это не понравилось.
Все это мне рассказали позже, я сама почти ничего не помню. Я даже не помню, как брат Лоренцо опустился на колени и поцеловал меня в лоб или как Дженис кружилась в неистовой пляске, как вращающийся дервиш, расцеловывая смеющихся полицейских. Все, что я помню, - это глаза мужчины, не согласившегося потерять меня снова, вырвавшего меня из-под власти Барда, чтобы мы могли, наконец, написать свой собственный счастливый финал.
X …и будут дни печали
Служить предметом сладостных бесед.
Маэстро Липпи отказывался понимать, почему я не могу посидеть спокойно десять минут. Наконец-то исполнилась его мечта: он за мольбертом, и я в лучшем виде - в венке из полевых цветов, осененная золотым светом августовского солнца. Все, что ему требовалось, - всего лишь десять минут, и портрет будет готов.
