Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
— Так деда или отца? — не поняла было Алёна. — А, ясно, он был священник.
— Между прочим, отец Игнатий был, по-моему, человеком страшным, как внешне, так и внутренне, — пробормотал Алекс Вернер как бы в сторону. — Выглядел он сущим Кощеем в смеси с горьковским Лукой…
— Вы читали Горького? — изумилась Катя.
— Лиза однажды упомянула о нем в каком-то разговоре, вот после войны я и достал его книжки, прочел. Очень сильно, очень бесчеловечно, очень… скучно, прошу меня извинить.
Алёна была с этим согласна на все сто, но сочла за благо промолчать. Тем паче что разговор свернул в другом направлении, а она не хотела терять его нить.
Вообще вырисовывалась более или менее ясная картина. Конечно, и Столетову, и родственникам Лизы Петропавловской очень хотелось бы, чтобы ничего не менялось. Всякая попытка опровергнуть подвиг Лизы неминуемо должна быть воспринята ими в штыки. Но вот вопрос: насколько далеко они могут зайти ради того, чтобы оставить все на своих местах? Неужели скромный директор заштатного музея и какие-то там родственники…
— Кстати, как их фамилия? — спросила Алёна на всякий случай. — Ну, родственников этой Лизы. Тоже Петропавловские?
— Да откуда же мне знать их фамилию? — растерялась Катя.
— Как же так? Вы ведь про музей материал писали.
— Ну да, про музей, но не про родственников же.
— А откуда вы знаете, что они богатые и все такое?
— Когда у нас со Столетовым были еще хорошие отношения, когда я только начала писать о музее, он упоминал их, мол, люди увековечивают память о своей знатной родственнице и не жалеют на это средств.
— А как бы их фамилию узнать?
— Наверное, можно Столетову позвонить, — предположила Катя. — Только завтра с утра, сейчас-то не совсем удобно. Поздно уже.
— Ладно, тогда придется ждать до завтра, — с некоторым нетерпением вздохнула Алёна.
— Извините, милые дамы, — проговорил вдруг Алекс Вернер, который до сего момента помалкивал, только переводил взгляд с Кати на Алёну и обратно. — А может быть, мы не будем звонить? Опыт работы в разведке учит меня, что лучше получать необходимую информацию, пользуясь эффектом неожиданности. Скажем, не звонить, а просто явиться в музей. Причем не вам, Катя, а мне. Скажите, там наслышаны о моем приезде?
— Нет, я сотрудникам ничего не говорила.
— Отлично! — Алекс Вернер хлопнул в ладоши. — Тогда тем паче там нужно появиться мне с тем важным видом, который, если судить по вашим фильмам, непременно следует иметь инозем… то есть иностранцу. Иностранцам, сколь я мог заметить, в вашей стране больше оказывают и внимания, и почтения, при этом нас считают людьми недалекими и часто откровенничают с нами о таких вещах, о каких откровенничать вовсе бы не стоило.
— Павел Андреич, вы шпион? — пробормотала Алёна, вовсе не желая быть услышанной. Однако Алекс покосился на нее и подмигнул так значительно, что можно было понять: он не только читал классику советской литературы, но и смотрел советское кино. Определенно понял, откуда цитата! Но отвечать не стал. Может, и впрямь шпион?
Может быть. А может, и не быть.
— То есть вы предлагаете отправиться в музей самостоятельно? — уточнила Катя. — Без меня?
— То, что вам там быть не следует, моя милая Екатерина, к моему глубокому сожалению, однозначно, — со вздохом произнес Алекс.
Алёна, глянув на него, почему-то подумала, что в былые годы он наверняка был обворожительным мужчиной. Интересно, как складывались их отношения с той Лизой, которая не Петропавловская? Была ли она тоже влюблена в него? Что ж, такие истории бывали в войну… Это, черт побери, тоже ужасно непатриотично, но, наверное, сердцу не прикажешь. То есть тот факт, что ему не прикажешь, уж кто-кто, а Алёна Дмитриева знала по своему собственному опыту.
— Вы там уже засветились, прокололись, провалились! — продолжил Алекс Вернер, усмехнувшись. — Но и одному мне идти туда… как это… не с руки. Вот так говорят, да? Поэтому я явлюсь в музей с переводчицей. Переводчицей будете вы, — решительно повернулся он к Алёне. — Вы немецкий знаете?
— Нет, буквально два слова, — изумленно покачала она головой. — Гутен таг, их либе дих, шпрехен зи дойч, хальт, хенде хох, цурюк, арбайтен, Вольга-Вольга, муттер Вольга…
— Курка, яйки, млеко, жрать, — хохотнул Алекс Вернер, доказав свое незаурядное чувство юмора. — Все понятно. А на каком языке вы говорите, чтобы в случае необходимости я мог провести с вами секретное совещание?
— На французском, — пробормотала Алёна, пытаясь освоиться с новой ролью разведчицы, играть которую ей еще в жизни не приходилось. Хотя нет, приходилось… было дело под Полтавой… нет, не под Полтавой, конечно, а под Парижем, в одном шато. Но было, было-таки![34]
— Да? — проговорил Алекс Вернер, придирчиво ее оглядывая. — Mais vous savez, j’ai ainsi pensé![35]
* * *
Прошло два дня. Целых два дня полной неизвестности. Единственное, что узнала Лиза, это то, что были расстреляны жители всех четырех домов, стоявших в непосредственной близости от того места, где был убит фон Шубенбах. Около ста человек. В их числе дети. Такова была цена спасения их жизни — Лизы, отца Игнатия, Петруся, Алекса Вернера. Сто человек. Женщины, у которых мужья были на фронте. Несколько мужчин, которые оставались в Мезенске и пытались выживать при новом режиме, как могли: околачивали пороги биржи труда, меняли шило на мыло на базаре или кустарничали. Были среди расстрелянных и несколько стариков, которые, конечно, тоже хотели жить — хотели так же сильно, как отец Игнатий, в жертву которому они были принесены.
На себя Лиза брала вину за гибель женщин. Петрусь был ответствен в смерти мужчин. Но самый страшный грех нес на себе Алекс Вернер: он был виновен в смерти детей. Именно Алекс Вернер был в Лизиных глазах главным преступником, главным виновником всего происшедшего. Вроде бы она должна была благодарить его за спасение свое и Петруся, но тем не менее проклинала его. Что чувствовали другие, Лиза не знала. Отец Игнатий почти не разговаривал, сутками напролет лежал на диване, даже в ломбард не ходил. То ли раскаяние мучило, то ли отходил от страха, пережитого тем утром… Петрусь не являлся из казармы — теперь все полицейские жили на военном положении. Видимо, то же самое касалось и гитлеровцев — Алекс Вернер не показывался, никаких вестей от него не было, и Лиза даже не знала, чем закончилась его попытка убийства Эриха Краузе.
Может быть, конечно, Алекс не приходил потому, что не желал продолжать опасное знакомство? Да и бог с ним, век бы его не видеть! Лиза о нем старалась не вспоминать, даже думать о нем не хотела и, честное слово, легко прожила бы остаток жизни, никогда более не видя «трикотажного принца». Наверное, и Алекс Вернер испытывал схожие чувства, именно поэтому не появлялся, никак не напоминал о себе.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 145
