Счастливый поворот судьбы — в расцвете сил и молодости попасть в ту жизнь, о которой читал и грезил в юности на другом конце земли, в совершенно иной стране. Французская мелодия в дальнейшем неоднократно будет тепло звучать в произведениях писателя — это ли не свидетельство искреннего ощущения радости и светлых надежд тех времён! Срок обучения шёл к концу. 1927 г. — Сэридзава готовит к защите в Сорбонне свою работу. И тут — воспаление лёгких. Болезненное состояние затягивается. Диагноз специалистов: туберкулёз. Болезнь по тем временам смертельная.
Год в туберкулёзных санаториях Швейцарских Альп и Франции. Год балансирования на краю, среди людей разных судеб, разных национальностей и социальных статусов, разных политических взглядов и духовных воззрений, но уравнённых во всём постоянным, обыденным присутствием смерти. Для Сэридзавы это был год вызревания совершенно иного внутреннего состояния. Оно не только подвело его к решению серьёзно заняться писательским трудом, но и дало глубоко личное, органическое ощущение: мы все, такие разные, равны перед этим. Назовите это как угодно: на человеческом языке "вечность или судьба; небеса или природа"; на научном — "имманентный пантеизм; трансцендентный монотеизм" или, как сформулировано в более поздние времена учением Тэнри, "трансрациональный всеобъемлющий бог Тэнри-О-но микото" — не важно. Главное — все люди равны перед этим.
Через несколько лет, уже в Японии, он решился на писательский дебют и в 1930 г. отправил на литературный конкурс журнала "Кайдзо" рассказ "Буржуа": молодая японка приезжает в туберкулёзную клинику Ко навестить больного мужа. Стилистически этот рассказ очень отличен от того, что Сэридзава писал в дальнейшем, но одну фразу в нём можно считать ключевой. Описание многонациональной и разнородной публики в больнице завершается словами: "Личное в человеке не ведает государственных границ".
Сэридзава начал писать в Японии в смутные тридцатые годы — не самое подходящее время для гуманистических идеалов (впрочем, когда оно было подходящим?). Заявив о себе в литературных кругах сравнительно поздно, он работал много и интенсивно, словно навёрстывая упущенное. Вместе с теми писателями, которые не приняли идеи "пролетарской литературы" и отстаивали принцип художественности, Сэридзава вошёл в созданный в 1934 г. японский ПЕН-клуб. К тому времени (в 1933 г.) журнал "Кайдзо" уже опубликовал его рассказ "Перед мостом" ("Хаси-но тэмаэ"). Название символично: остановиться, не перейти тот мост, за которым в схватке забыто о человеческом в человеке. Слово схватка здесь не случайно. Крылатая фраза Ромена Роллана "Быть над схваткой!", в которой тот сформулировал свою позицию в Первую мировую войну, стала для Сэридзавы опорной точкой после того, как в 1938 г. он с корреспондентским удостоверением журнала "Кайдзо" провёл около двух месяцев в Китае, где уже несколько лет воевала его страна. Как он увидел эту войну, вы поймёте, прочитав написанный после той поездки рассказ "Храм Наньсы".
В 1938 г. Сэридзава буквально упросил своих родственников и коллег отпустить его в Китай: в то время он находился в угнетённом состоянии духа: в 1936–1937 гг. один за другим ушли из жизни: его мать, мать жены и старший друг, которого он сам называл "духовным отцом", — Исимару Скэсабуро (в "Мужской жизни" — г-н И.). В 1936 г. из Китая пришло известие о смерти Лу Синя, которого Сэридзава глубоко чтил (возвращаясь в 1928 г. с семьёй из Франции, он успел посетить великого писателя). В Китае воевала японская армия, а значит, столь острая для Сэридзавы тема жизни и смерти в прямом смысле слова заполняла повседневное существование. В 1937 г. Сэридзава опубликовал первую часть задуманного им большого романа "О любви и смерти" ("Аи то си-но сё"): у молодой, совсем недавно безмятежно счастливой Вакако брат получает повестку и уезжает воевать в Китай, на её руках от рака умирают муж и свекровь, известий о брате нет. Как жить дальше?.. Работа у писателя остановилась. Личный душевный и физический кризис вылился в творческий.
Книга была дописана им после поездки на места событий, и даже самый придирчивый читатель не нашёл бы фальши или надуманности в развитии образа героини. Командировка не перевернула представлений Сэридзавы — увидев эту войну своими глазами, он утвердился в том, чему следовал подсознательно. Есть в японской культуре два неразрывных понятия: хоннэ — истинное чувство и татэмаэ — его внешнее проявление. Так вот, в те времена, когда ужесточающаяся цензура и официальная пропаганда стремились выдать второе из этих понятий за единственное, литературные герои Сэридзавы не стеснялись говорить о своих подлинных человеческих переживаниях, о боли и тревоге тех, кто уходил воевать, и тех, кто их провожал.
Мы привычно произносим словосочетание "жизнь и смерть". А в книгах Сэридзавы явственно прослушивается "жизнь — смерть — жизнь". Вакако, приехав из Китая, узнаёт, что у погибшего брата растёт ребёнок. Дневник умершего в госпитале молодого солдата кончается словами: "Сегодня 8 января 1939 года. Я чуть было не забыл, что это день моего рождения" ("Бессонные ночи"). В той же тональности звучит и его роман "Умереть в Париже", который японские литературоведы считают знаковым произведением в творчестве Сэридзавы. Эта вещь сыграла особую роль в послевоенной судьбе автора. Когда в 1951 г. Сэридзава в составе небольшой делегации японских писателей выехал в Европу на конференцию представителей ПЕН-клубов, он побывал во Франции, восстановил свои довоенные связи, и его друзья заинтересовались литературными трудами бывшего аспиранта Сорбонны. В 1953 г. роман "Умереть в Париже" был издан на французском языке, благодаря этому и другим переводам Сэридзава стал известен европейскому читателю, а также получил признание в международных творческих кругах.
Потом было ещё очень многое: поездки по всему миру (в том числе в 1962 г. в СССР), работа в Нобелевском комитете и ЮНЕСКО, экранизации произведений на телевидении, президентство в японском ПЕН-клубе после неожиданной смерти Кавабаты Ясунари, встречи с читателями, и при всём том — постоянные размышления и писательский труд. В шестидесятые годы Сэридзава выступил в новом для себя жанре. Он написал давно задуманный им роман-эпопею "Судьба человеческая" ("Нингэн-но уммэй"), многолетнюю хронику жизни семьи и страны, созданную её очевидцем и участником. А в годы, которые принято называть "закатом" (писатель тогда уже перешагнул девяностолетие), он на каком-то удивительном внутреннем подъёме изложил в нескольких книгах своё мировоззрение, своё понимание идеи Бога ("ками"). Последняя из них — незаконченная восьмая — была издана уже после смерти автора.
Пожалуй, Сэридзава шёл к этой работе всю жизнь. Воспитанный в духе служения Тэнри, он отвергал его в молодости, а потом за многое осуждал себя, оценив жертвенность веры родителей (рассказ "Таинство" в первом издании имел подзаголовок "Портрет матери" и был написан спустя пять лет после её смерти). Повествование о жизни основательницы Тэнри крестьянки Накаямы Мики ("Оясама") полностью публиковалось в "Вестнике Тэнри",хотя сам писатель не причислял себя к последователям этого учения и достаточно часто критически высказывался в его адрес. Он, как и многие его соотечественники, высоко ценил философские взгляды Нисиды Китаро, серьёзно изучал западную философию, был прекрасно знаком с европейской культурой, уходящей корнями в христианство. Его литературное творчество, так же как и творчество близких ему писателей и поэтов, отражало духовный поиск. В последних же книгах Сэридзава неторопливо излагает — то чуть иронично, то суховато, а порой поэтически — своё восприятие мироздания, человека, судьбы, загадки творчества.
