не знал инженера Билибина, только секретарша начальника дороги сказала, что он скоро должен быть.
— Ему приказано доставить материалы обследования, он обязательно будет. Я и то удивляюсь. Неужели копии нет, а только один экземпляр?
Шерстнев удивился:
— Копия же есть.
Секретарша ответила:
— А товарищ Билибин сказал, что нету, что он посмотрит, но, кажется, нету.
Шерстнев недоумевал. Что такое случилось с таким всегда точным Билибиным?
Он вышел на вечернюю улицу.
Толпились, бежали, переговаривались люди. Выезжали со дворов телеги и тележки, груженные узлами, чемоданами, мешками. Мужчины наскоро прощались с женщинами. Слышался плач. Где Леночка?
И вдруг Шерстнев увидел крупную фигуру Билибина. Тот нес Леночкин чемодан, а Леночка в своем синем макинтоше шла рядом. Шерстнев бросился к ним:
— Леночка! Леночка!
Они остановились.
— Товарищи! — командовал кто-то позади. — Давайте организованно! Товарищи, которые в военкомат, — организованно!..
У подъезда двухэтажного домика старая женщина плакала, уткнувшись лицом в грудь высоченного парня. Тот уговаривал:
— Не плачь, мамуся. Не плачь, разве можно теперь плакать?..
Шерстнев подбежал к Леночке.
Билибин стоял, нагнув голову, как бык на бойне. Он решил сознаться в своем проступке только в Москве, — здесь никто не знает его и поймут неправильно. Леночкин чемодан тревожил его: женщина платья свои вынесла, а он государственную ценность бросил. В Москве он все объяснит. В конце концов, он подчинен Москве. Так он решил, а теперь Шерстнев может тут же, на месте, изобличить его.
Леночка тоже не выразила радости при встрече с мужем. Она как-то странно посмотрела на него, по-птичьи, сбоку, и сказала:
— Ты давно тут? Ты едешь с нами?
— Немножко задержусь, — отвечал Шерстнев. — Боялся, что и проститься не удастся. Павел, тебя ждут у начальника дороги, материалов ждут. Что ты напутал, что копии нету? Леночка три копии поснимала.
— Они тут, — очень деловито сказала Леночка. — Я их положила к себе в чемодан.
Глаза Билибина выразили вдруг необычайный восторг.
— Где? Где? — спрашивал он, ставя чемодан на тротуар. Он задыхался.
— Вы приказали мне идти на дрезину, — объясняла Леночка, — ну, я уложилась и пошла. Макинтош я надела на себя, а в чемодан положила все бумаги.
Она говорила с некоторым даже раздражением, не понимая, что это такое делается с мужчинами. Она — трусиха, ничего не скажешь, — но почему один мужчина уехал, бросив ее, а другой теперь встал посреди улицы на колени и торопится раскрыть чемодан?
Билибин вынул материалы.
— Вот! — говорил он с не понятным никому восторгом, утратив обычную сдержанность. — Вот! Передай, пожалуйста, — протягивал он Шерстневу. — Я только ее посажу и приду.
— Нет, ты должен ехать, — ответил Шерстнев. — Есть приказ. А меня начальник дороги задержал, он согласовал. Итак — до Москвы. Я очень рад, что ты так спокойна, — обратился он к Леночке. — Павел тебе все передал, где я?
— Все.
И она снова странно, сбоку, взглянула на него.
— Так и знал, что не скроет. Но ладно. Ты не сердись, между прочим, что я даже к дрезине не подбежал. Ни секунды. Война.
И он потер рукой щеку.
— Война. Так все это внезапно. Ждали, а все-таки внезапно. Идите. Павел, посади как следует.
Билибин продолжал пребывать в непонятном восторге.
— Довезу! Довезу! — гудел он, не настаивая больше на том, чтобы явиться к начальнику дороги.
Шерстнев поцеловался с ним, потом с Леночкой. Леночка чуть тронула его щеку губами, прищурилась, как бы ища в нем какой-то разгадки.
— Какое у тебя было поручение? — спросила она.
— Да вот то самое — взорвать мост.
Он один был среди них троих открыт настежь, без тайн, хитростей и подозрений.
— Взорвать мост?
— Ну да, Павел же тебе говорил. Леночка, дорогая, уезжай, у меня душа не на месте. Когда я увидел, что бомба прямо в дом… Нет, не хочу… Уезжай. Тебе-то уж тут совсем делать нечего. Каждую минуту может быть налет, обрыв путей, все, что угодно. Словом — уезжай.
Он притянул ее к себе и поцеловал.
— В армию вместе пойдем, — сказал он. — Береги ее, Павел, в дороге.
Он снова поцеловал ее, и она ответила ему уже не так, как в первый раз. Он был таким, каким она привыкла видеть его. Не может быть того, что сказал Билибин. Неправда.
Билибин проявил громадную энергию при посадке, и они оказались в купе проводника. Они вдвоем — и больше никого.
Леночка в упор взглянула на него.
— Где был Коля, когда мы уезжали? — спросила она резко. — Какой мост он взрывал?
Билибин ответил, снимая сапоги, чтобы забраться на верхнюю полку:
— Николай остался взорвать мост, вот тот самый. Я ему приказывал идти вместе со мной, но он не подчинился. Я мог бы подать на него рапорт, но не сделаю этого. Уж такой он есть недисциплинированный. Не переучишь.
— Значит, вы соврали?
Билибин сидел перед ней, увесистый, тяжелый. Недавно белые штрипки его синих штанов были теперь черные. Он молчал. Он не стал объяснять ей, что так просил Шерстнев, — это было бы жалко и недостойно. К нему вернулись все его прежние свойства. Он совершил ошибку и учтет этот опыт. Больше таких случаев у него не будет.
— Боже мой! — восклицала Леночка, всплескивая руками. — Ну как вам не стыдно! Как могли вы такое выдумать про Колю? В такой момент!
Билибин отвечал спокойно:
— Вас надо было успокоить. Вас надо было увезти. Понятно?
Она, секретарша, подчиненный ему работник, могла сейчас позволить себе все по отношению к нему — любую брань, любую истерику. Он снова стал справедлив. Она спасла ему репутацию. Неизвестно, как обернулось бы дело с материалами, если б не она. Она не знает, как он благодарен ей и каким великолепным работником считает. Она — лучшая секретарша, он умеет разбираться в людях и правильно расставляет их.
X
В назначенный час Шерстнев явился к начальнику дороги, и тот сказал ему:
— Мы эвакуируем узел. Я просил Москву оставить вас на помощь нашему ремонтному заводу. Есть срочность, и такой специалист, как вы, уж если вы тут оказались, поможет нам. Сроки погрузки вам укажет директор завода, вас проведут к нему.
Директор завода, приземистый, широкий в плечах и груди усач, с любопытством поглядывая на Шерстнева, кратко изложил ему план эвакуации завода, затем добавил:
— У нас есть в ремонте краны, я вас в особенности прошу приглядеть за ними. Крановое хозяйство для вас — свой дом, я знаю ваши работы, хоть сам и не крановик по специальности.
Он и не подозревал о желчных нападках Шерстнева на общепринятые системы, — в печатных своих работах Шерстнев был куда сдержаннее
