лице фон Шуленбурга, начальника штаба кронпринца, недавно прибывшего с передовой. Когда ему было предложено высказать свое мнение, Шуленбург заявил, что мнение Грёнера о войсках на передовой ошибочно. Многие из них вполне надежны, а не самые надежные проявят себя хорошо при твердом командовании. Потребуется не так много времени, чтобы собрать верные войска, которые возьмут под контроль коммуникации. После этого вмешался седовласый адъютант Вильгельма – фон Плессен: «Его величество не может тихо и безропотно капитулировать перед революцией. Следует немедленно организовать экспедицию против Ахена и Вервье».
Грёнер объяснил, что делать это уже слишком поздно. Армия настолько ненадежна, что приказ сражаться в тылу вызовет бунт и кровопролитие.
И Вильгельм отступил. Он не желал быть ответственным за гражданскую войну. Он подождет подписания перемирия, а потом поведет войска обратно в Германию.
Тренеру пришлось развеять последние иллюзии: «Армия вернется дисциплинированно домой, но не под командованием вашего величества».
Глаза кайзера вспыхнули. Он подошел к Тренеру и язвительно проговорил: «Я требую, чтобы все это было изложено в письменном виде. Пусть все генералы укажут черным по белому, что армия больше не подчиняется своему Верховному главнокомандующему. Разве солдаты не принимали присягу?»
Вопрос, заставивший замолчать Древса, получил моментальный и вполне реалистичный ответ: «В такой ситуации клятвы и присяги бессмысленны».
Шуленбург снова запротестовал, но Грёнер, которому предложили объяснить разницу, только ответил: «У меня другая информация».
В этот момент позвонил принц Макс из Берлина. На самом деле телефон в то утро использовался практически постоянно. Там началась революция. Рабочие покинули заводы и фабрики и двинулись к центру города. Войска братались с ними. Только немедленное объявление об отречении могло спасти ситуацию. Вильгельм не был готов принять доклад, который посчитал результатом паники. Он пожелал услышать доклад военного губернатора. Затем он вышел в сад вместе с генералами. Там они некоторое время беседовали, стоя группами между клумбами с увядшими цветами.
Прибыл Грюнау из министерства иностранных дел. Накануне ночью канцлер поручил ему донести до Вильгельма, что, если накануне подписания перемирия начнется гражданская война, вина будет лежать на человеке, который упрямо держится за трон, а отречением он заслужит благодарность народа. Вильгельм подтвердил желание избежать гражданской войны. Только он был убежден, что отречение приведет к провозглашению республики, и это отдаст Германию на милость врагов. Демократическое правительство в последние месяцы не сделало ничего, чтобы противостоять течениям мысли, направленным против монарха и монархии. Однако он с готовностью согласился на все планы реформ, равно как и на все перестановки кадров. Но только созданное таким образом правительство всего лишь вяло плелось за социалистами, чей лозунг был «абсолютная власть». Вильгельм выразил готовность отречься, если такова воля германского народа. Он правил достаточно долго и знал, что задача монарха неблагодарна. Он не имел намерения держаться за власть. Он исполнил свой долг, не покинув свой пост и отказавшись оставить свой народ и армию. Теперь пусть другие докажут, что смогут справиться лучше.
Прибыл кронпринц. Он нашел отца крайне взволнованным. Его лицо было искажено и дрожало. Сообщения из Берлина поступали постоянно, каждое мрачнее предыдущего. Фон Плессен предложил, чтобы Вильгельм отрекся как император, но остался королем Пруссии. Тот факт, что такой шаг является конституционной бессмыслицей и может лишь обострить, а не облегчить ситуацию, не помешал с радостью за него ухватиться. Пусть другие немцы делают, что хотят. Прусские солдаты останутся верными своему королю. Со всей поспешностью призвали полковника Хейе, который опрашивал офицеров в штабе. Их спросили, может ли император надеяться восстановить контроль над Германией силой, явившись туда во главе войска. На этот вопрос только один человек ответил положительно, а двадцать три офицера ответили «нет». Пятнадцать человек воздержались. Второй вопрос – пойдут ли войска против большевиков в Германии. Восемь человек ответили «да», девятнадцать – «нет», двенадцать воздержались. После этого выборку посчитали непредставительной, а вопросы неубедительными. Однако, учитывая обстоятельства, это был относительно разумный способ получить более или менее надежную информацию. Хейе подвел итог следующим образом: «В настоящее время войска не пойдут против врага, даже во главе с его величеством. Они не пойдут на большевиков. Они хотят только одного – перемирия, причем как можно скорее. Только под командованием своих генералов армия вернется на родину. Если ваше величество желает идти с ними, солдаты не станут возражать. Но армия больше не станет воевать».
Последовало долгое молчание. Из дома вышел Хинце. Он сообщил, что ситуация в Берлине настолько тревожная, что тянуть с отречением больше нельзя. Вильгельм побледнел, сжал губы и коротко кивнул. Он поискал глазами Гинденбурга, но фельдмаршал ничем не мог его утешить. Хинце было поручено сообщить канцлеру, что Вильгельм готов отказаться от императорского трона, если только так можно избежать гражданской войны, но останется королем Пруссии и не оставит армию. Фон Шуленбург заявил, что, делая столь судьбоносное заявление, нельзя полагаться только на память, и была создана специальная комиссия для его формулировки. Остальные собрались в доме на импровизированный ланч, который был сервирован «в светлой комнате на столах, украшенных цветами, но сидели за ними люди во власти тоски и отчаяния».
Хинце принес проект заявления на подпись. Затем он подошел к телефону и стал зачитывать его кому-то в Берлине, получив ответ, что такой ограниченный документ бесполезен. Тем не менее он дочитал его до конца, после чего ему зачитали из Берлина другой документ. Принц Макс, поверив, судя по ответам на его более ранние телефонные обращения, что отречение – дело нескольких минут, в 11:30 передал в германское новостное агентство сообщение об отречении и кайзера, и кронпринца. Как только он это сделал, в канцелярию прибыли социалисты и потребовали передать ее Эберту.
Ярости Вильгельма не было границ. Он так никогда и не простил принца Макса. «Предательство, господа! Явное возмутительное предательство. Я король Пруссии и останусь королем. И как король Пруссии, я останусь с моими войсками». С лихорадочной поспешностью он стал заполнять телеграфные бланки – один за другим – протестами. Хинце, Плессен и Шуленбург получили приказ отправиться к Гинденбургу (который уже вернулся в свой штаб) и рассказать ему о заявлении Макса и реакции Вильгельма. Кронпринц отправился в свое расположение в полной уверенности, что отец останется в Спа. А на ступенях рейхстага Шейдеман только что провозгласил республику.
Но когда делегация прибыла к Гинденбургу и обсудила с ним ситуацию, было решено, что берлинское заявление придется принять, во всяком случае на какое-то время. Разумеется, следует зафиксировать протест относительно того, как оно было получено. А Вильгельму следует посоветовать покинуть страну, чтобы оказаться вне досягаемости ненадежных войск. Лучше всего ему отправиться в Голландию. В пять часов
