серной кислотой, забрались на баррикаду из железных кроватей и плеснули серной кислотой прямо в лица нападавшим. Несколько арабов тут же ослепли. Маня переоделась сестрой милосердия и с пистолетом в кармане ходила среди арабов, подслушивала их разговоры и передавала Хагане собранную информацию. Более того, она реквизировала старенький «Форд», пригрозив хозяину гаража пистолетом. На этом «Форде» она и развозила по больницам раненых евреев.
Начавшийся в Яффе погром грозил перекинуться в Тель-Авив, и Шохат призвал на помощь как находившихся на службе, так и демобилизованных солдат Еврейского легиона, вооружив последних старыми турецкими ружьями, добытыми на складе яффского порта. И действительно, с восходом солнца погромщики попытались прорваться в Тель-Авив, но легионеры начали стрелять в воздух, и толпа арабов в испуге отступила. Потом легионеры с ружьями наперевес прошли по улицам Яффы. А в Тель-Авив спешно приехал из Иерусалима Пинхас Рутенберг и взял на себя командование обороной города.
Маня написала в своих воспоминаниях, что «Рутенберг сам себя назначил комендантом Тель-Авива и раздавал нам приказы без того, чтобы иметь хоть какое-то представление о происходящем и самому проверить положение дел»[886]. Видимо, она была так же постоянна в своей антипатии к Рутенбергу, как в симпатии к Гапону.
Погром весной 1921 года стал началом арабской войны против евреев и заселения ими Эрец-Исраэль.
24
Летом 1921 года Гистадрут послал Маню в составе делегации в Соединенные Штаты Америки собирать пожертвования на оказание помощи только что созданному «Банку ха-Поалим»[887]. А Шохат велел ей еще собирать деньги на покупку оружия и телеграфом переводить эти неподотчетные суммы в Вену, где идет большая распродажа оружия, оставшегося после Первой мировой войны, и где у него есть свои люди.
— Выбей из этих буржуев побольше долларов! — сказал он, провожая Маню в яффский порт.
Доллары Маня выбила и перевела в Вену, но поездка была напрочь испорчена. В Америке Манин приезд вызвал бурную полемику в тамошней еврейской прессе. Ее старые противники-бундовцы, о которых Маня забыла, не забыли ее. Один из руководителей БУНДа Владимир Медем[888] опубликовал в газете «Форвертс»[889] несколько Маниных писем к Зубатову, добавив от себя, что она «…рассказала Зубатову все, что знала, а Зубатов ее освободил из тюрьмы и послал обратно в Минск (…) Мы знали, что она изменила свои политические взгляды, но не могли себе представить, до чего она дошла (…) После революции 1917 года были найдены ее письма Зубатову, и подтвердилось, что она была провокатором. Она уехала в Палестину. Ее забыли, и, сиди она тихо, никто не стал бы ворошить старые истории. Человек с ее прошлым должен оставаться в тени (…) Я уверен, что партия „Поалей Цион“ в Америке не знает об этой истории и поэтому партийная пресса назвала ее „самым лучшим представителем рабочих Эрец-Исраэль“. Это же глупость, если не цинизм»[890].
«Я категорически заявляю перед всем социалистическим миром, что все обвинения против меня — сплошная ложь (…) Когда я прочитала (…) то, что называется моей перепиской с Зубатовым, я была потрясена. Просто окаменела. Поначалу я ничего не поняла. Вроде бы и стиль мой. И слова мои (…) После долгих размышлений я пришла к выводу, что Зубатов (…) скрыл оригинал и вставил в мои письма сведения, которые получил от своих провокаторов. Так создалось впечатление, что я (…) занималась вместе с ним слежкой и шпионажем (…) Если бы Зубатов знал, что все это когда-нибудь раскроется и эти письма причинят мне столько боли и горечи, он этого не сделал бы. Само собой разумеется, что, когда я это поняла, я простила его за то, что он меня предал»[891], — написала Маня в своих мемуарах.
Маня вызвала Медема на суд чести. На это Медем опубликовал еще несколько Маниных писем к Зубатову в доказательство своей правоты. Против него в Манину защиту выступил генеральный секретарь «Поалей Цион» в Америке. Так перепалка и продолжалась всю весну 1922 года, а Маня написала одному из руководителей Рабочей партии в Эрец-Исраэль: «Ты, конечно, читал мою „исповедь“… В самых страшных снах я не могла себе представить, что мне придется (…) раздеться перед всем миром (…) Суд? Я его уже не хочу. Хватит уже, хватит. Кто хочет верить, пусть верит, а кто не хочет — у него есть моральное право считать меня провокатором»[892].
* * *
Когда Маня была в Америке, Исраэль Шохат собрал в Тверии пятерых самых верных ему людей из бывшего «ха-Шомер» и устроил совещание. Он объявил о создании новой, глубоко законспирированной организации в рамках Хаганы.
— Ни у кого нет монополии на оборону страны, — сказал Шохат. — Поэтому мы будем действовать по своему разумению, формально оставаясь в Хагане. Наша маленькая группа так и будет называться «Квуца»[893]. Впрочем, лучше «Киббуц». Киббуц пойдет своим путем, потому что только так он может совершать великие дела и вести за собой массы.
В протоколе этого совещания, который сохранился в одном-единственном экземпляре, процитированы такие слова Шохата: «Мы стремимся создать организованную, революционную силу, которая будет защищать еврейский народ». А в уставе Киббуца было сказано, что его члены обязывались:
— сохранять строжайшую конспирацию;
— полностью посвятить себя Киббуцу;
— беспрекословно выполнять приказы;
— нести ответственность перед товарищеским судом за нарушение дисциплины;
— поплатиться за предательство жизнью.
Среди денежных источников Киббуца в протоколе упомянуты и те, которые в случае необходимости будут «добываться силой» на приобретение оружия и на боевую подготовку.
Штаб-квартира Киббуца была в Кфар-Гилади. В Киббуц со временем вошло шестьдесят человек. Авторитет Шохата был непререкаем.
Объектом первой операции выбрали сорокалетнего английского военного губернатора Иерусалима, генерала Рональда Сторса[894].
Во время беспорядков в Иерусалиме весной 1920 года Сторс дал приказ разоружить евреев и отказал им в помощи да еще арестовал организаторов еврейской самообороны во главе с Жаботинским.
Шохат зачитал смертный приговор Сторсу, и на это задание выбрали Йосефа Харита. Харит с еще одним киббуцником отправился в Иерусалим и начал слежку за Сторсом. Необходимую подготовку они провели за три месяца, но тут поступил приказ Шохата отменить операцию, чтобы не портить праздник по случаю прибытия первого Верховного комиссара Палестины, виконта Герберта Сэмюэля[895], единственного еврея на столь высоком посту за все время британского мандата. От Сэмюэля евреи ожидали многого.
В конце 1922 года Маня вернулась из Америки, а уже весной 1923 года при ее участии было решено организовать покушение на начальника яффской полиции Туфик-бея,
