каждый предмет вызывает воспоминания, связанные с ним, — Т/И положила голову на плечо парня. — Я захожу в кабинет зельеварения и вспоминаю наши шалости, я прохожу мимо кухни и вспоминаю, как мы пробирались туда за едой, я вижу поле для квиддича и вспоминаю ваши игры и тренировки. Мне тоже сложно, но мы должны хотя бы постараться жить дальше.
Джордж приобнял подругу за плечи.
— Наверное, ты права.
— Конечно, я права.
Глава 11
Наш дом стал бетонной коробкой, в срок короткий,
ты начинаешь новую жизнь…
а я — проклят…
Т/И и Драко сидели возле Чёрного озера.
Он восхищался ею. Её ум, тело, мысли и само существование веяли ему мысли о совершенстве.
Улыбка Т/И была его самой любимой частью в ней. Неважно, какая это была улыбка. Грустная, умиротворённая, дерзкая,
мягкая, слабая или, может, пропитанная болью, Драко всегда бы любил её.
Малфой всегда был скупой на эмоции, но ученица Когтеврана свела его с ума, проходя мимо него, оставляя шлейф своих духов.
Она была его мотивацией стремления к хорошему, ведь только таким он мог бы быть рядом с ней, но никто не знал, что Т/И нравится всё в нём.
Не важно, каким он был раньше. Важно лишь то, что рядом с ней Драко другой и хочет меняться с ней.
* * *
— Как ты справляешься с этим? С его смертью? — спросил Малфой.
— Оттого, что человек умер, его нельзя перестать любить, особенно, если он был лучше всех живых, понимаешь?
— Понимаю, — задумался Драко. — Думаешь, мы заслужили второй шанс?
— Думаю, мы должны сами поверить в это, Драко. Но не важно, что будет дальше. Мы вместе, это главное.
— Мне не хватало тебя.
Девушка улыбнулась.
— Где Блейз? Я думала, он захочет продолжить обучение.
— Он и захотел. Приедет через месяц.
— Почему так поздно?
— Ты не слышала? Сестра его матери и её муж погибли. Авария. У них осталась дочь. Мать Блейза удочерила девочку. Но заботится о ней, в основном, Блейз. В этом году Ами идёт в школу. Забини сейчас оформляют документы, поэтому Блейз с Ами приедут в октябре.
— Вы общаетесь с ним?
— Да, — Драко вздохнул. — Он был единственным человеком, который навещал меня после суда. Кстати, Панси рассказала, что ты помогла ей. Спасибо.
— Любой бы поступил так же, — пожала плечами Т/И.
— Не любой.
* * *
Каждые выходные Т/И и Джордж отправлялись на Косую Аллею и занимались магазином. Они вычистили его и понемногу начали восстанавливать.
* * *
— Это так странно, — сказала Т/И, идя по коридору вместе с Джорджем.
— Что именно?
— Они все продолжают жить, словно ничего не случилось, словно это не они сражались здесь несколько месяцев назад. В Хогвартсе кипит жизнь. Это странно.
— Не все потеряли близких в этой войне, — сказал Джордж.
— Не все, но многие. Так непривычно слышать смех и не быть способной смеяться самой.
* * *
Боггарт смотрит на Т/И голубыми глазами её лучшего друга, который раз за разом умирает в её снах. Совсем, как тогда.
Фред умирает. Джордж остаётся один и начинает медленно сходить с ума. А вслед за ним и сама Т/И становится сумасшедшей.
Но приходится напомнить себе, что Джордж здесь, рядом с ней, абсолютно нормальный, насколько это возможно в данной ситуации. Всё кончено. А с Фредом они обязательно когда-нибудь увидятся. Т/И напоминает себе, что больше не должна бояться. Джордж и Драко не позволят ей навредить. Она наконец-то может побыть слабой. Она больше не боится.
«Риддикулус!»
Боггарт смотрит на Луну глазами матери, тянется к ней её тонкими, хрупкими пальцами, и хрипит, стонет, умирает в десятый, сотый, тысячный раз. Совсем, как в тот день. Пока глаза матери не растворяются, размываются и становятся глазами отца, и те тоже затухают, как погашенная кем-то свеча.
Отец умирает. Умирает. Умирает…
А потом на неё могут посмотреть глаза Т/И. Или Джинни. Или Гарри. Или Невилла. Рона. Гермионы…
Но приходится обязательно напомнить себе, что хотя мама ушла — однажды они непременно встретятся, что остальные на самом деле живы и нужно вернуть назад все частички души, успевшие умереть за эти мгновения вместе с ними…
«Риддикулус!»
Боггарт смотрит на Дина вековыми стволами деревьев, шелестит листьями на ветру, которые напевают, нашёптывают свою похоронную песнь. Сотканные из собственных мыслей призраки следуют по пятам, скалятся в кровожадной, жаждущей наживы усмешке, и обещают, угрожают — за следующим поворотом будет таиться опасность.
Плен. Пытки. Смерть.
Но приходится обязательно напомнить себе, что больше не нужно бежать, не нужно прятаться в тенях и судорожно оглядываться каждый раз, заслышав шорох, что все это — прошлое, он свободен, и нужно учиться жить дальше…
«Риддикулус!»
Боггарт смотрит на Симуса глазами Амикуса Кэрроу, плотоядно облизывается, скалится, и каждый раз пытает безвольное тело у своих ног, которое всегда другое — это родные, друзья, поочередно все близкие и дорогие люди.
Но обязательно нужно напомнить себе, что они теперь в безопасности, что отголоски той войны лишь в его голове и давно пора их заглушить, что Кэрроу теперь в тюрьме и проведёт там остаток своей ничтожной жизни…
«Риддикулус!»
Боггарт смотрит на Невилла глазами Нагайны, неощутимо обвивает лодыжку её длинным скользким хвостом, и вонзенный в её тело меч Гриффиндора поблескивает рубинами, холодный, равнодушный.
Невилл не смог, не выполнил то единственное, о чем его просили, и обрек всех на гибель…
Но нужно, обязательно нужно напомнить себе, что он справился, что это лишь прошлое, оно не вернется и всё кончено, всё уже давно кончено. Волдеморт гниёт в земле вместе с Нагайной, а они, хоть и далеко не все, живы. Должны жить…
«Риддикулус!»
У боггарта Денниса нет глаз, он — всего лишь глупая деревяшка, навязанный выбор, вопрос, которого не задавали, сразу сказав ответ.
Магия страшит Денниса и вызывает острый укол ненависти, если бы её не было в их жизни — Колин был бы жив, жив, жив…
Но приходится напомнить себе, что Колин никогда не был счастливее чем в тот день, когда получил письмо из Хогвартса, что даже если бы ему предоставили выбор, он бы всё равно отдал предпочтение той из дорог, которая приведёт к смерти.
Колина убила не магия. Колина убили люди, такие же, какие встречаются в маггловском мире…
«Риддикулус!»
Боггарт смотрит на Джорджа глазами его самого, хотя на самом деле глазами того, другого Джорджа, которого никогда не было, которого он, может быть, только выдумал, который стал лишь плодом глупого, такого
