«правительства доверия» голос России на мирной конференции будет звучать слабо. Ген. Брусилов в официальном докладе после революции высказывал непоколебимую уверенность, что кампания 1917 г. будет последней, и т.д.
А. Ф. в своих письмах, конечно, передавала все предсказания в этом отношении «Друга», которые воспроизводили, в сущности, только общие ходячие и противоречивые суждения 15—16 гг. «Он думает, – сообщала А. Ф. по поводу смерти австрийского имп. Франца-Иосифа 10 ноября 1916 г., – что это несомненно во всех отношениях благоприятно для нас (я того же мнения)». «Он надеется, что теперь скорее наступит конец войны, так как могут возникнуть трения между Германией и Австрией»419. Но, как видно из писем А. Ф., ее скорее раздражало, когда она слышала среди окружавших беспочвенные суждения по поводу окончания войны. «Сегодня ровно два года, когда эта ужасная война была объявлена. Один Бог знает, сколько времени она еще продолжится», – замечает А. Ф. в письме 19 июля 1916 г. И на другой день: «Видела Воейкова… Самоуверен, как всегда, – война совершенно определенно кончится к ноябрю, а теперь, в августе, будет начало конца; он меня раздражает, я сказала ему, что одному Богу известно, когда будет конец войне, что многие предрекают этот конец к ноябрю, но я в этом сомневаюсь – во всяком случае, глупо быть постоянно таким самоуверенным». «Я тоже ему посоветовал – не быть самоуверенным, особенно в таких серьезных вопросах, как окончание войны», – с своей стороны писал Царь 21 июля. Семенников не мог, конечно, игнорировать эти письма, и едва ли удачно пытается объяснить колебания в «первоначальной уверенности» тем, что немцы, в лице Варбурга, предложили такие условия мира, которых «Романовы» не могли принять…
«Мир близится» (запись Нарышкиной 21 января 1917 г.), но близится не в силу возможности заключения для России сепаратного мира, а в силу убеждения, что Германия, победительница на полях битвы, истощается, а союзные силы безостановочно растут. В этом убеждении была сила и причина неуступчивости воинствующих патриотов, но в этом была и сила А. Ф., когда она убежденно писала: «Твоя война и твой мир, но ни в коем случае не Думы. Они не имеют права сказать хотя бы одно слово в этих вопросах (17 марта 1916 г.). Победоносная война должна увенчать славу царствования императора Николая II», – в такой концепции мысль о сепаратном мире (повторим еще раз) не могла найти себе благоприятную почву.
3. Военное положение России
Несколько раз приходилось отмечать, что у носителей верховной власти не было и объективно не могло быть представления, что Россия будто бы находилась на грани военного разгрома… Ген. Людендорф признал в воспоминаниях, что для Германии «прогнозы на новый год вопреки удачному заключению 1916 года были крайне беспокойны… В особенности Россия подготовляла новые сильные кадры… Наше положение было исключительно трудно, и почти невозможно было найти выхода. Мы не могли думать больше о собственной наступательной операции, надо было сохранять резервы для собственной защиты. Если война продолжится, наше поражение представлялось неизбежным». Людендорф сравнивает даже чувства немцев перед лицом растущей мощи неприятельской армии с ощущением кролика перед удавом. В конце концов все военные авторитеты в мировой литературе подтверждают итог, объективно подведенный Людендорфом420. Не кто иной, как Черчилль, в воспоминаниях, напечатанных в Times в 1927 г. засвидетельствовал, что Россия в кампанию 1917 г., вступала не только не побежденной, но и сильнейшей, чем когда либо. Лишь мемуаристу, не всегда обосновывавшему свои выводы, могло казаться, что накануне революции «Россия была окончательно побеждена» (воспоминания Масарика). Так говорили до революции.
Россия готовилась к новому наступлению, и военный министр Шуваев, выступая в Гос. Думе 4 ноября, с полной ответственностью за свои слова, не повторяя известной сухомлиновской бравады: «Мы готовы», мог говорить о подготовленности страны с успехом продолжать войну. «27 месяцев тянется война, и сколько она продолжится – один Бог знает. По моему глубокому убеждению, как старого солдата… из того, что приходится наблюдать каждый день, – утверждал Шуваев, – мы приближаемся к победе. Каждый день приближает нашего коварного, дерзкого врага к поражению». Далее Шуваев сравнивал в грубых цифрах техническое состояние армии осенью 1916 г. с тем, что было в 1915 г. Производство 3-х дюйм. орудий увеличилось в 8 раз, а 48 лин. гаубиц – орудие трудно подготовляемое – учетверилось; производство винтовок увеличилось в 4 раза, снаряды 42 лин. в 71/2 раз, 48 лин. – в 9 раз; 3 дюйм. снаряды в 11,7 раза. Взрывчатые средства в некоторых случаях в 40 раз; удушающие средства в 69 раз и т.д. «Нет такой силы, которая могла бы одолеть русское царство», – заканчивал военный министр под «продолжительные и шумные аплодисменты».
Положения, которые развивал военный министр с думской трибуны, свидетельствуют о росте военной мощи России – это было не то, что убежденно утверждал в беседе с вел. кн. Андреем Вл. в начале войны пользовавшийся большим авторитетом ген. Палицын (был до войны нач. ген. штаба): немцы забыли одно – «можно армию скорее разбить, чем раздавить Россию». Вел. кн. Георгий Мих. писал Царю 11 января из Киева о своих впечатлениях «во время объезда пяти армий». Он говорил о «блестящем виде», в каком представлялись все части: «Прямо трудно сказать, который корпус лучше: бодрые, веселые солдаты – молодец к молодцу, несмотря на различные лишения и трудные стоянки в горах в зимнюю пору… Если бы тыл… работал так, как работают в армии на фронте, то думаю, что час полной победы немного приблизился бы». Добавим, что на французского ген. Кастельно, прибывшего на конференцию в Петербург в конце января, по словам Палеолога, русские войска произвели прекрасное впечатление. Правда, в изображении Палеолога французский эксперт нашел плохой организацию высшего военного командования, крайнюю недостаточность снаряжения армии, тактическую отсталость по крайней мере на год по сравнению с французской армией. Кастельно поэтому несколько пессимистически смотрел на возможность для России предпринять наступательные действия в широком размахе421.
Допустим, что прогнозы французского военного эксперта были объективны и что позднейшие расчеты военного историка Головина, опровергающего «распространенное мнение», что в 1917 г. русская армия была «вполне» снабжена материальной частью, всецело соответствуют действительности… Однако сами немцы считали, что наибольшая опасность при новом наступлении им грозила на восточном фронте, где уже
