Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
камень размером с две капсулы сразу.
– А что ты думал? – старичок пожал плечами, размазывая по земле зеленоватую жижу, вытекшую из-под сведенного спазмом хвоста. – Убивать их гораздо проще, чем возвращать обратно.
Лекарства действовали до тех пор, пока в поврежденной тушке теплилось живое сознание. Работа лекаря заключалась в том, чтобы продержаться в тушке как можно дольше. Эштон проникался всё бо́льшим уважением к Ли: тот мог надевать искромсанную тушку мертвого драка по многу раз в день и держаться в ней целых десять минут, прежде чем нестерпимая боль выкидывала его обратно.
Старичок попытался ему рассказать, что́ именно делает лекарь в убитой тушке, но все его объяснения сводились к тому, что надо научиться отделять чужую боль от своего сознания и видеть ее источник в чужом теле.
– Это же мое тело! – возмущался Эштон, едва отдышавшись после очередного возвращения. – Мое, понимаешь? Мое.
Это было не совсем правдой. Как только рана в животе Сорок первого слегка затянулась, Эштон стал замечать, что внутри его тела есть что-то, что не было ни Сорок первым, ни им самим. Надевая страдающую от боли тушку, Эштон всякий раз натыкался на эту сущность, у которой не было ни цвета, ни запаха, ни ощущений, но было что-то другое – мимолетный след, движение на границе видимости, тень сознания, ускользающая сама от себя.
По мере того как тело Сорок первого выздоравливало, эта сущность становилась если не видимой, то во всяком случае более осязаемой и отдельной, как источник боли в подбрюшье. Эштон надеялся, что со временем он сможет учуять хотя бы след солнечного зеленоватого запаха с медным отливом, но ни крупицы сознания Сорок первого в тушке больше не было – только странная сущность, для которой нет названия, но которая там, в переулке, отозвалась на имя «Роган».
Через несколько дней, очутившись в теле Сорок первого, Эштон почувствовал не только боль, но и голод. Поджарая зеленоватая тушка была истощена и требовала теплой крови; фиолетовая, впрочем, тоже.
– Птенцами торгуют на рынке у самых ворот, – сказал старичок, полируя шваброй листы, которыми был накрыт Сорок первый. – Но тебе придется украсть как минимум парочку.
Своровать толстого неповоротливого птенца, схватив зубами за голову и выдернув из открытой клетки, было не так уж и трудно: надо было только дождаться, пока жилистый торговец-прим повернется спиной к покупателю, чтобы взять кожаные ремни, которыми птенцов сцепляли в бьющиеся кричащие связки. Гораздо сложнее было не сожрать птенца прямо на месте, а придушить, чтобы не двигался, и донести до укрытия в тупике.
Как-то раз Эштон не выдержал и разодрал добычу прямо на окраине рынка, огрызаясь и топорща гребни на слишком любопытных прохожих. Какой-то прим, отойдя на безопасное расстояние, дунул в короткий витой рог, висевший у него на боку, и в конце улицы немедленно показалась четверка гвардейцев с арбалетами и цепями: они патрулировали эту часть рынка в поисках мелких воришек. Эштону пришлось бросить недоеденного птенца и ретироваться, хотя от голода у него сводило живот.
Выздоравливая, тело Сорок первого требовало всё больше и больше пищи. Эштон сбивался с ног, пытаясь обеспечить едой сразу обе тушки: зеленая еще была слишком слаба, чтобы надевать ее во время вылазок. В ней Эштон пока только ел и спал, всякий раз удивляясь тому, насколько чужими были ее привычки.
Сорок первый всегда сначала разгрызал кости, добираясь до сладкого пористого вещества внутри. Эштон заметил это еще в Ангаре и думал, что то была привычка его сознания еще с Земли. Теперь стало ясно, что расправляться с добычей именно так любило его хищное зеленоватое тело, а Сорок первый просто не мешал ему получать удовольствие от еды. Это тело делало всё по-другому – встряхивало ярко-зелеными гребнями, сворачивалось в клубок, засыпало и просыпалось, рычало и фыркало. Оно было чужим, как одежда близкого родственника, доставшаяся в наследство. Но Эштон берег его больше, чем свое собственное: это тело было единственным, что осталось от человека, которого он любил.
Со временем, промышляя на рынке в поисках пищи, Эштон осмелел и стал воровать не только еду, но и кошельки, срезая их с портупей быстрым скользящим движением бокового гребня.
Внутри были койны – серебристые кругляшки с полустертыми цифрами «3», «5» и «10» и эмблемой Банка Памяти на обороте. Металл, из которого они были отчеканены, не проводил тепло, и чтобы убедиться в том, что они настоящие, их первым делом терли в ладонях или клали в рот, проверяя, не нагреваются ли они. Пару раз, исследуя содержимое срезанных кошельков, Эштон находил фальшивки: они быстро теплели на солнце, и их приходилось выбрасывать, чтобы не расплатиться случайно ими под носом у гвардейцев Банка Памяти, которые контролировали Периферию.
Периферия была большой приграничной зоной. Как и в любой приграничной зоне, здесь царили свои порядки, весьма приблизительно следовавшие законам, по которым жил Город.
Энергия Горизонта, запитанного от Источника, на Периферии постепенно сходила на нет. На гиросферы и излучатели ее не хватало, поэтому среди местных жителей в ходу были двухколесные платформы и холодное оружие всех мастей: стальные ножи и гартаниевые стилеты, шипастые металлические шары и цепи со связками лезвий, тяжелые и легкие арбалеты. Тот, кто умел с этим обращаться и обладал сильной здоровой тушкой, мог чувствовать себя в относительной безопасности – до тех пор, пока его оружие или тушка не привлекали внимание охотников, которых на Периферии было великое множество.
В основном охотники промышляли за Горизонтом, уходя на несколько дней за пределы Города и возвращаясь с грузом экзотических фруктов, личинок или смолы хондра. Но внутри крепостной стены, отмечавшей границу Города, их ненавидели и боялись, потому что среди охотников были «трупоеды».
Трупоеды привозили из-за Горизонта «запчасти»: вязанки отрубленных хитиновых лапок, рук или ног, покрытых зеленой шерстью, изредка – шипастые гребни или рога, спиленные с черепов бригенов. Сами они утверждали, что это была честная добыча: трупоеды выслеживали и убивали диких сектов, примов, бригенов и драков, водившихся в лесах на расстоянии двух-трех дней пути от Города. Но в глухих переулках Периферии, где никому ни до кого не было дела, тушки тоже зачастую пропадали бесследно вместе со своими сознаниями – а их части иногда всплывали на черном рынке.
Черный рынок находился везде – и нигде конкретно. Он был призрачной подкладкой Периферии, которую можно было пощупать, лишь отыскав прореху в окружающей реальности. На черном рынке торговцем и покупателем мог оказаться любой: трехлапый калека-сект, выпрашивающий койны на перекрестке, прим, погоняющий извозчика, бриген, держащий харчевню в
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
