ежедневно давят на Японию за вступление в войну. Факт, что немцы не захватили Москву к последнему воскресенью, как это они обещали высшим японским кругам, понизил энтузиазм японцев»[564]. Получается, справки и даже дезинформация (если ее сразу удается вычислить) одно, а здравая оценка важности источника, которую мог дать только один человек, – совсем другое?
Так же активно, как весной, уговаривали Японию напасть на Сингапур, Риббентроп и Отт «давили» теперь на японское правительство с целью немедленно начать войну против Советского Союза. Резко сменились государственные приоритеты, сражения на Восточном фронте уже начинали затягиваться дольше обещанных Гитлером пяти-шести недель, и выступление Японии на Дальнем Востоке становилось все более необходимо Берлину. Токио заявлял о своей готовности, обещая: «еще немного и начнем». Дошло до того, что во второй половине августа советские войска в Забайкалье и Приморье были приведены в повышенную боевую готовность, ожидая нападения японцев буквально с минуты на минуту. Причиной стали очередные телеграммы Зорге, которые легли в основу специального сообщения Разведупра:
«О предстоящем нападении Японии на Советский Союз.
По агентурным данным из Токио, заслуживающим доверия, во второй половине августа следует ожидать нападения Японии на Советский Союз.
Источник сообщает: “Прошу вас быть бдительными потому, что японцы начнут войну без каких-либо объявлений в период между первой и последней неделей августа мес.”».
При этом в сообщении отмечалось, что окончательного решения японского Генерального штаба, японского правительства и императора о вступлении страны в войну нет. Это, конечно, создавало дополнительную нервозность в Москве, особенно с учетом получения предыдущих завышенных данных о численности Квантунской армии, заставлявших держать на Дальнем Востоке силы, так необходимые тогда для обороны Москвы и Ленинграда[565].
23 августа, перед отъездом в Маньчжурию, Одзаки сообщил еще одну важную новость: «ястребы» японской политики генералы Тодзио и Доихара считают, «что для Японии еще не наступило время вступать в войну… Одновременно, обсуждение вопросов оккупации Таи и затем Борнео в правительственных кругах происходит более серьезно, чем это было раньше…»[566]. А на допросе в японской прокуратуре Зорге позже сказал, что Одзаки и вовсе представил ему ценнейшие сведения с совещания в Военном министерстве, суть которых сводилась к тому, что «…было принято решение не вступать в войну против Советского Союза в течение текущего года. Причем, представители Квантунской армии высказались вообще против войны с Советским Союзом»[567]. Это была уже почти победа. Но данные Одзаки, полученные, скорее всего, от Сайондзи Кинкадзу, а тем – от офицера по связям между правительством Японии и Генштабом императорского флота[568], требовалось перепроверить и подтвердить. В них тоже могла содержаться намеренная дезинформация, не говоря уже о том, что настроения японских военных менялись так же быстро, как и ситуация в Европе. Время шло, и, как мы видим, в этот чрезвычайно важный для Москвы период информация, поступавшая от Зорге, носила крайне противоречивый характер.
Одзаки в это время продолжал воздействовать на близких ему людей из окружения Коноэ и убеждать их в необходимости изменить направление удара: «Примерно в конце августа я был приглашен секретарем кабинета министров Усибой и в присутствии его самого, Инукаи и некоторых других изложил свои взгляды по вопросу о том, куда может склониться ситуация в Сибири. Смысл моего высказывания сводился к доказательству бессмысленности нападения Японии на Советский Союз…
Я втайне надеялся, что эта моя точка зрения через секретаря Усибу и других достигнет князя Коноэ и окажет какое-то влияние на политику Японии в отношении Советского Союза…»[569]
Наконец, данные «Инвеста» подтвердил «Интери» – Мияги: «…Германия уже потеряла время для захвата Москвы, а Квантунская армия потеряла желание вступить в войну»[570]. 11 сентября «Инсон» не без удовлетворения, вероятно, мог доложить, что японский блеф раскрыт: «Германский посол Отт потерял всякую надежду на выступление Японии против СССР. Сиратори (бывший посол Японии в Германии (ошибка, на самом деле – в Италии. – А. К.), в данное время работает в МИД) сказал Отту, что если Япония начнет войну, то только на юге, где они смогут получить сырье – нефть и металлы. На севере они (предполагаются немцы) не смогут получить достаточно помощи.
Один из друзей в[оенно]-морского флота сказал Паула [морской атташе германского посольства в Токио], что выступление Японии против СССР больше не является вопросом. Моряки не верят в успех переговоров Коноэ с Рузвельтом и подготавливаются к выступлению против Тай и Борнео. Он думает, что Манила должна быть взята, а это означает войну с Америкой»[571].
Обстановка на Западном фронте советских войск в сентябре была близка к трагической. Немцы прорвали нашу оборону почти на всех направлениях, и единственной надеждой, единственным резервом Ставки очень скоро могли оказаться так называемые «сибирские дивизии» – соединения, в августе – сентябре 1941 года противостоящие Квантунской армии на Дальнем Востоке. Но в этом для СССР была заключена новая опасность: обнажение границ, скорее всего, стало бы для квантунцев сигналом к атаке. В такой ситуации ценность сообщений Зорге возрастала стократно, но ясности по поводу возможных действий Токио по-прежнему не было. 14 сентября «Инсон» передал в Москву (всего Клаузеном в тот день было отправлено семь донесений!) несколько противоречивые сообщения: «По мнению посла Отта выступление Японии против СССР теперь уже вне вопроса. Япония сможет выступить только в случае, если СССР перебросит в большом масштабе свои войска с Дальнего Востока…»[572], «Источник Инвест… сказал, что японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооруженные силы будут оставаться в Маньчжурии на случай возможного выступления будущей весной в случае поражения СССР к тому времени»[573].
26 сентября вернувшийся из Маньчжурии, из правления Мантэцу, Одзаки, ранее направленный туда лично Зорге, развеял, наконец, туман, напущенный японским Генеральным штабом в вопросе о мобилизации, и назвал верные данные: «Общее количество солдат японской армии в Маньчжурии теперь составляет не менее 700 тысяч человек»[574]. Теперь данные советского Генштаба и резидентуры в Токио сошлись, и радиограммы Зорге, которые Клаузен отправлял почти ежедневно и по несколько штук, регулярно включались руководством военной разведки в спецсообщения Разведупра, доводившиеся до сведения начальника Генерального штаба и Ставки Верховного главнокомандования (ВГК), то есть до Сталина. Только сейчас обычным стало следующее начало текста: «По агентурным данным из Токио, заслуживающим доверия». И не просто доверия, а самого серьезного внимания.
Внести окончательную ясность в вопрос могло не военное, а политическое видение проблем вступления Токио в войну. И, разобравшись с численностью Квантунской армии, Зорге полностью переключается на них. Теперь война с Америкой – это то, что могло помочь обезопасить восточные границы Советского Союза, то, к чему следовало стремиться как никогда. Отношения Японии и США становились все хуже с каждым днем. Фактически Вашингтон
