Едва успев договорить, она скорчилась от нового приступа.
Не слушая возражений, прерываемых стонами, Эдан подхватил Альву на руки и поспешил вниз. Едва добравшись до покоев Альвы и бережно опустив ее на кровать, он бросился отдавать распоряжения. Страдающую женщину тут же окружили служанки, а Эдан велел послать за лекарем и повитухой, которые в последние недели гостили в Вейлтайне, чтобы быть под рукой в случае нужды.
До срока родов, который установили Альве, оставалось еще несколько недель, но даже Эдан знал, что это ничего не значит. Отдав женщину в руки сведущих людей, он принялся нервно мерить комнату шагами. В какой-то момент он невесело усмехнулся, поймав себя на том, что, должно быть, со стороны напоминает охваченного беспокойством мужа.
Вышедшая из покоев Альвы спустя четверть часа повитуха подтвердила худшие опасения Эдана — у эны Торн начались роды. У него упало сердце. Ради Альвы он научился доброжелательно относиться к ребенку, которого она носила в чреве и любила всей душой. Но сейчас он увидел врага в этом младенце, готовом прийти в мир. И даже не потому, что это ребенок его любимой женщины от другого мужчины, а потому, что его рождение могло причинить вред Альве.
Сквозь закрытые двери Альвиной спальни доносились сначала стоны, потом крики. Это было мучительно! Эдан несколько раз пытался ворваться, чтобы просто быть рядом с ней. Но его каждый раз буквально выталкивали взашей, терпеливо и деликатно объясняя, что нечего мужчине делать подле роженицы. И неважно, что этот мужчина — не кто-нибудь, а хозяин замка и один из первых людей королевства. Установленные веками правила появления детей на свет не знали исключений. С невольной завистью к отсутствующему, Эдан мрачно подумал, что Торн наверняка нашел бы способ оказаться рядом с женой. Просто расшвырял бы всех, кто встал у него на пути. Но дайрийского маршала защищали и оправдывали бы права супруга, тогда как Эдан Линсар формально никто для эны Торн.
Прошла, казалось, вечность, наполненная протяжными стонами Альвы и вторящим им воем ветра за стенами замка. Эдан плохо отдавал себе отчет в том, что делает. Он то порывался напиться до беспамятства, то бросал это дело и принимался неистово молиться Маритэ, то зачем-то садился за письмо Рейлору, толком не зная, о чем писать.
Время ползло как капля смолы по шершавому стволу, скорее стояло на месте, чем двигалось. Оно начинало идти лишь в те моменты, когда распахивались двери спальни, выпуская кого-нибудь из служанок. Эдан бросался к ним, но женщины, напрочь позабыв о почтении, только отмахивались, оправдываясь срочными поручениями. Когда же одна из них посоветовала господину отправляться спать, он с удивлением понял, что за окнами давно ночь.
Было уже за полночь, когда Эдан не то задремал, не то впал в тревожное забытье. Очнулся он от пронзительного крика. Оцепенев от ужаса, он словно в продолжении сна видел распахнувшиеся двери и вышедшего оттуда врача, вытирающего о полы рубашки руки, от одного взгляда на которые становилось дурно.
— Все очень плохо? — язык с трудом ворочался во рту, а собственный голос звучал словно издалека.
— Отчего же? — лекарь улыбнулся. В этой улыбке усталость мешалась с торжеством. — Все хорошо, эн Линсар. Не самые легкие роды в моей практике, но теперь все позади. Малышка родилась здоровой и крепкой.
— Малышка? — непонимающе переспросил Эдан.
— Ну да, — кивнул врач, глядя на него с добродушной снисходительностью. — Разве вы не слышали, как она кричала? Мне казалось, эта девчонка способна перекричать ураган. Такой горластый младенец!
Едва услышав о ребенке, Эдан тотчас забыл о нем. Его интересовала только Альва.
— А как эна Торн?
— Устала и очень слаба. Но это, поверьте, нормальное дело. Все, что ей нужно — отдых и забота.
— Я могу ее видеть?
Врач нахмурился.
— Вообще-то это нежелательно. Ей нужен покой. Да и не дело это, вы уж простите мою откровенность. Но вы можете взглянуть на малютку. Скоро повитуха вынесет ее.
Эдан с трудом удержался, чтобы не крикнуть, что ему плевать на малютку, и все, что ему нужно — видеть Альву. Вместо бессмысленных воплей, он просто обошел лекаря и направился в комнату, игнорируя несущиеся в спину протесты.
Альва лежала на кровати, укрытая одеялом таким же белым, как ее лицо и руки. Неестественная бледность кожи, на которой еще ярче проступали веснушки, иссохшие, в трещинках губы с темными прожилками запекшейся крови, спутанные волосы, рассыпанные по подушкам… Эдан невольно сжал кулаки, содрогаясь от жалости и бессилия.
— Эдан, — когда Альва посмотрела на него, ее затуманенный взгляд стал осмысленным. Она даже попробовала улыбнуться. — Ты уже видел малышку?
Да что они все помешались на этом ребенке?! Будто это имеет какое-то значение сейчас!
— Альва, — он опустился на низкую скамеечку у кровати и осторожно взял в руки тонкую холодную ладонь, безжизненно лежавшую поверх одеяла.
— Ваше сиятельство, только взгляните!
Повитуха бесцеремонно поднесла к его лицу сверток, где из пены кружев едва выступало красное личико младенца.
— Она само совершенство, не правда ли? — глядя на ребенка, Альва словно озарилась невидимым светом.
— О да, конечно, — растерянно подтвердил Эдан. — Она прелесть.
Хотя на самом деле он не находил ничего прелестного в этом крошечном сморщенном создании, больше напоминающем маленького старичка, чем ребенка. Когда повитуха, продолжая светиться от гордости, забрала малышку, Эдан вздохнул с явным облегчением.
— Как ты себя чувствуешь? — наконец-то можно спросить о том, что действительно важно.
— Усталой. Но это неважно. Все неважно.
— О чем ты? Ты говоришь так, будто не рада.
— Я рада, Эдан. Я должна быть счастливой и благодарной, но не могу. Не могу! — тихий и хриплый от бессилия голос внезапно сорвался на крик. — Он так и не пришел! А ведь он обещал! Говорил, что придет, чтобы ни случилось, что я не буду одна!
Эдану не нужно было спрашивать, о ком с такой тоской и болью говорит Альва. Конечно, о муже.
— Но ты не одна, Альва, — забывшись, Эдан поднес ее ладонь к губам.
— Конечно, — она кивнула, едва отрывая голову от подушек. — Теперь у меня есть дочь, но все-таки… Ты ведь понимаешь?
Эдан понимал. Но как же мучительно хотелось воскликнуть, что он имел в виду вовсе не новорожденную, а себя. До чего же больно, когда не можешь сказать любимой женщине, что готов всегда быть рядом, защищать, утешать, ограждать от любых невзгод и печалей. Не можешь, потому что ей ничего от тебя не нужно, кроме разве что дружеского участия. Ей нужен другой мужчина, который, возможно, уже мертв. Если бы только знать наверняка…
Эдан не смог удержаться от предательской мысли, что с непреложным знанием о смерти Торна Альве было бы проще смириться, чем каждый день заново хоронить и воскрешать его. Знание это было бы страшным и жестоким, но со временем Альва оправилась бы. Она бы все вынесла ради своей новорожденной дочери, не позволив себе шагнуть за Грань вслед за мужем.
