Голос Пивзавода подхватывает:
– Эй, Даврон, ствол имеешь? – Пауза. – Почему молчишь?
Голос, непонятно чей, иронизирует:
– Подожди немного, сейчас он скажет.
Рауф приказывает:
– Проверь.
Понятно. Хотят взять живым. Иначе опустили бы в лаз ствол автомата и дали две-три очереди. Быстро затыкаю патроном левое ухо. Звуки глохнут. Руку с пэ-эм прячу за спиной.
Решётка откидывается. В проёме возникает силуэт. Свет, падающий в курятник через открытую дверь, подсвечивает сбоку его лицо. Это Пивзавод. Стоит на коленях, упёршись руками в раму лаза, и заглядывает в погреб. Всматривается. Что-то говорит. Вытягивает назад правую руку. Через пару секунд рука возвращается с пистолетом – кто-то подал ему пушку. Пивзавод направляет на меня ствол.
Понятно: театр! Пивзавод берет на понт. Провоцирует. Проверяет. Тем не менее с трудом сдерживаю инстинктивный порыв выстрелить. Главная цель – Рауф. Он спросил про оружие, следовательно, подойдёт к лазу и встанет на виду. Ради того, чтоб пустить гниду в расход, стоит рискнуть. Риск не особо велик – восемь шансов из десяти за то, что Пивзавод не выстрелит. Держится без опаски. Убеждён: при аресте меня обыскали и отняли оружие. Он что-то произносит, встаёт и пропадает из виду.
К северо-восточной стороне лаза подкатывается туша на коротких ножках. Рауф! Край проёма обрезает его на уровне груди. Голова в кадр не влезает. Рауф пригибается, вглядывается в глубину погреба.
Выбрасываю из-за спины руку с пистолетом. Стреляю навскидку. Громыхает.
Реакция у Рауфа точно у зверя. Отскакивает назад. Проем лаза пуст. Выковыриваю патрон из левого уха. Необходимо слышать, о чем они говорят. Понять, попал ли. В ушах звенит, но речь разбираю.
Урки вопят:
– Рауфа ранил!
– Достанем, на куски порвём…
– Волыну прятал, пидарас.
Рауф визжит:
– Э, кончайте базар! Руку мне перевяжите.
Рана, определённо, пустяковая. Эх, не судьба…
Пивзавод откликается:
– Хол в дом побежал, сейчас все, что надо, принесёт.
Один из урок подхватывает:
– Я тоже сбегаю, гранату принесу, Даврону брошу, чтоб не борзел.
Рауф верещит:
– Гранату в воронку себе засунь. Граната лёгкую смерть даёт. Я, чтобы он тяжёло умирал, хочу. Чтобы долго мучился, хочу.
Урка, жалобно:
– Как его возьмёшь?! Стреляет…
Рауф визжит:
– В кус своей матери пусть выстрелит!
Приглушённые голоса. Слова разобрать не удаётся. Потом:
– Туже затягивай…
Понятно. Останавливают кровотечение. Затем голос Рауфа:
– Эй, Даврон, пистолет наверх бросай. Если сдашься, убивать не станем, отпустим.
Молчание. Голос Пивзавода:
– Не слышит. От выстрела оглох.
Кто-то из урок:
– Тряпки подожжём, ему сбросим. Он сам выскочит.
– Выпрыгнет, что ли? – голос Пивзавода.
– Лестницу поставим…
Рауф, раздражённо:
– Мозги не крути.
Пивзавод, рассудительно:
– Ничего делать не будем. Пойдём в дом, рану Рауфа перевяжем. Пока плов готовится, пару косяков забьём…
Рауф, злобно:
– А этого что, оставим?! У тебя мозги через нос вытекли?!
Пивзавод, спокойно:
– Пусть в яме сидит. Куда спешить? Без воды через два-три дня ослабеет – спичку поднять не сможет. Наверное, сознание тоже потеряет. Мы вытащим, воды дадим, покушать дадим, силы вернутся, тогда, Рауф, что хочешь с ним делай.
Рауф, злобно:
– Сейчас достать надо.
Пивзавод, спокойно:
– Рауф, сейчас никакого удовольствия не получишь. Рана болит, настроение плохое… Подожди немного, руку вылечишь, а он тем временем совсем готовым станет. Тёплым его возьмём. С кайфом разговор поведёшь…
Рауф бурчит что-то неразборчивое. Урки уходят гурьбой. Запирают курятник.
Семнадцать часов ноль пять минут.
Живым они меня не возьмут. В резерве – семь патронов. На самый крайняк имею возможность застрелиться не менее семи раз. Шутка.
Щёлкаю зажигалкой и нахожу у юго-восточной стены пустую гильзу. Вынимаю снаряженный патрон из правого уха, возвращаю в обойму, а вместо него вставляю отстрелянный. Надо быть готовым стрелять в любой момент, хотя ждать, вероятно, придётся долго.
Одно хорошо: соседи не слишком скоро дадут о себе знать. Температура в погребе – почти как в настоящем морге.
36. Андрей
Очнулся, одурелый со сна, и не сразу понял, где это я. Какая-то комната. Большая. Вдоль стен на полу – два ряда матрасов. Народ – кто спит, кто проснулся, сидит на постели, трёт глаза и чешет яйца…
Лучше бы не просыпался… Казарма!
Затем и жаба пробудилась. Пока я спал, она дремала в груди тёмным комочком. Вроде, её и нет. Едва проснулся – тут как тут: распухла, налилась тяжестью, улеглась на сердце, будто валун, и забормотала: «Сестру не уберёг. Сестрёнке не помог. Зарину не cпас. Убийцу отца не нашёл. Мать и сестру в горы затащил…» Хоть ножом себя режь, чтоб её из груди выдрать…
Поселилась неделю назад, когда я узнал о свадьбе. В первые дни, бесилась ужасно. Сердце когтями рвала, клыками нутро выгрызала. Я от отчаяния и боли едва не рехнулся. Теперь она не то, чтоб подуспокоилась, а просто когти и зубы спрятала. Давит и давит. Перешла на постоянный режим. Или это я отупел?
В общем, лежу, думаю: встать, что ли? Не было ни сил, ни желания. И не заставляет никто. Даврон отбыл в карательную экспедицию, а без него – полный копец утренним зарядкам, построениям, чистке оружия и всему такому. Для всех – дом отдыха. Для меня – хуже концлагеря…
Слышу, рядом пацаны разговаривают. Ахмад говорит:
– Я сейчас воду бросать ходил, ребят Гурга видел. Веселятся, радуются… Отправились куда-то. Я у Тошмата-повара спросил: «Зачем приходили? куда пошли?» Он сердится: «Э, говнюки, жопошники! – говорит. – Меня разбудили, чай кипятить заставили. «Быстрей, быстрей, – торопили. – В горы едем. Зухуршо на охоту собрался, охранять его будем». Чая не дождались, ушли. Зачем зря просили? За водкой приходили. Два ящика взяли, с собой потащили…»
Меня аж подбросило. Завопил:
– Давно ушли?!
– Только что.
Наконец-то! Шанс подобраться к Зухурке! В горах я его и замочу. Автомат у кого-нибудь из охраны утащу или просто камнем по голове… Кое-как натянул штаны, рубаху и – бегом за бесами. Догнал на площади. Идут рыл десять. Впереди – Гург с Куском. Я пристроился рядом.
