Ситуация сложилась патовая: есть реальный убийца, которого нельзя закрыть. И есть два мнимых разбойника, которые почти наверняка огребут срок за чужие дела…
Я пошел к следаку и рассказал ему всю эту историю. Он выслушал внимательно и с интересом. Потом спросил:
— Ну и чего вы хотите?
— Скандала и Хитрого надо освобождать.
— Конечно, — сказал следак. — Обязательно. И заодно уж к награде их представить.
— Я серьезно, — ответил я. — Не нападали они на Худокормова.
Следак смотрел на меня внимательно, с прищуром. Как Ленин на буржуазию. Я тоже смотрел на него внимательно.
— Они уже дали признательные показания, — сказал следак.
— Вот так?
— Именно так.
— Их нужно освободить.
— Обнорский! — сказал следак. — Они разбойники. Даже если они в глаза не видели Худокормова, то на них куча других дел.
— Вот за другие и привлекайте.
— Да нет на них ничего по другим эпизодам. Нет! Вы понимаете это?
— Да, понимаю.
— Так какого ж хрена? На часах Худокормова мы их реально закрыть можем. И закроем. Обязательно. И в городе станет чище.
Я долго молчал. Я, наверно, очень долго молчал… Следак не выдержал и спросил:
— Что вы молчите?
— Вспомнил… Вспомнил кошелек, который Жеглов опустил в карман Кирпича.
— Ну если вы сравниваете нашу ситуацию с той, жегловской, то ведь это вы, Обнорский, «опустили кошелек» в карман Скандалу и Хитрому. Так?
— Не так, гражданин следователь, не так. Я ошибся. Я не знал в тот момент правды. Теперь я знаю, что Скандал и Хитрый не грабили Худокормова. Да, они подонки, они, видимо, не раз грабили людей. Но за чужие грехи они платить не должны.
— Слова! — брезгливо бросил следак.
— За словом следует дело. Если вы не предпримете мер к освобождению Скандала и Хитрого, я буду вынужден собрать пресс-конференцию и рассказать об этом деле.
Теперь онемел следак… Я посидел, подождал, что же он скажет, но он молчал. Я встал, двинулся к двери.
— Послушайте, Андрей Викторович, — окликнул меня следователь, когда я уже взялся за дверную ручку. Я остановился. — Послушайте, ведь вы сами себя выставите в идиотском виде. Получается, что сначала вы вывели милицию на людей, которые не совершали преступления. И люди в результате оказались за решеткой. А потом вы же с пеной у рта начинаете доказывать их невиновность… Что о вас скажут ваши же коллеги, господин расследователь?
— Я думаю, они разберутся, — ответил я и вышел вон.
* * *
Сегодня — тридцатое сентября. Мой день рождения. Раньше я любил этот праздник. Любил принимать поздравления и получать подарки… Сегодня в Агентстве тихо. Пусто. Ушел Зудинцев… Ушла Завгородняя. Мадам Горностаева тоже ушла — в декрет. А вместе с ней — Скрипка, он как будущий отец должен приносить в семью много денег. И он нашел такое место. Я его понимаю. Нонка в больнице. И Зураб… Нонка к нам уже не вернется. И ее верный Паганель Самуилович, наверное, тоже — ему предложили снова играть на виолончели в оркестре. Соболин теперь кинозвезда — вовсю снимается у Худокормова, и ему уже пообещали роль в следующем сериале. Соболина из больницы не вылезает, сиделкой там пашет, ухаживает за Нонкой и Зурабом. Соболин сказал, что и Анютка скоро тоже уйдет — будет сидеть дома, а он на сериалах достаточно заработает. Безумный Макс ушел на телевидение — администратором, и Спозаранник туда же — делать свою передачу. Шах ушел… Родя стал миллионщиком и ушел в запой… Лукошкина! Ах, Лукошкина. И ты оставила меня…
Сегодня мой день рождения, а в Агентстве пусто. Агеева и Повзло смотрят на меня так, как будто это не день рождения, а поминки. Впрочем, так оно и есть. Так оно и есть, дорогие мои. Что, вы еще этого не поняли?
— Ну брось ты, Андрей, — говорит Агеева. Она сидит на столе, качает красивой ногой и стряхивает пепел с сигареты прямо на пол. — Ну брось ты, Андрей. Бывало и хуже. Наберем мы людей. По Питеру бродят в поисках работы стаи толковых, умных мальчиков и девочек. У них глаза горят. А мы их работать научим. Мы еще — о-го-го!
И Коля Повзло ей подпевает:
— Ага! Мы еще пройдем с развернутыми знаменами и под барабанный бой! Ошеломленный мир ляжет у наших ног.
— А как же? — говорит Агеева. — Мы еще спляшем канкан. Верно, мальчишки?
— Да, — киваю я. — Канкан мы запросто сбацаем… Но по площадям с развернутыми знаменами пройдем навряд ли.
— Почему?
— Потому, драгоценная моя Марина Борисовна, что я чего-то упустил. Я что-то прошляпил. И вот — в коридорах тишина. Бессмысленно строить новое здание на старом фундаменте. Да и вообще — вся эта киносуета в Агентстве показала, насколько все условно. Меня не покидает ощущение, что кино стало реальностью, а мы провалились в некий виртуальный мир…
Повзло сказал:
— Зачем так пессимистично, шеф?
— Реалистично, Николай. Не более того. Да еще этот фанат-шизофреник помог мне взглянуть на некоторые вещи отстраненно, с иной точки зрения.
— С шизофренической? — подкузьмила Агеева.
— Если угодно. Кстати, шизофреники часто обладают способностью видеть нечто новое там, где обычный человек ничего разглядеть не может. Есть даже предложение включать шизофреников в экипажи инопланетных экспедиций. Люди с парадоксальным мышлением могут делать удивительно верные выводы там, где «здоровые» бессильны.
Коля крякнул и спросил:
— Так что же тебе подсказал шизофреник?
Я собрался ответить, но в коридоре вдруг раздались шаги. Быстрые, уверенные, они приближались. Мы сидели молча. Ждали… Гадали: кого это черт несет?
Черт принес Сашку Зверева. Он застыл в дверях, осмотрел нас и сказал:
— А чего это вы как на похоронах?
— Ты, Зверев, забыл, что у меня сегодня день варенья, — грозно сказал я.
— Не надейся, Андрюхин, не забыл. Я аккурат по этому поводу. На предмет выпить…
— А подарок? — воскликнули разом Повзло и Агеева.
А Сашка засмеялся и сказал:
— Вот! — и вытащил из-за спины бильярдный кий.
А я сказал:
— О-о!
И мы сели праздновать мой день рождения. Вчетвером, в пустом Агентстве… Без барабанного боя и развернутых знамен. Мы только наполнили бокалы, как в коридоре раздались шаги.
— Кого там черт несет? — воскликнули мы.
— Меня, — ответил Родя. Он встал в дверях — трезвый и грустный.
— А ты чего это как на поминках, миллионер? — спросили мы.
А Родя сел на стул, махнул рукой и сказал:
