Кажется, Лукас понял, что она делает. Его руки в перчатках опустились на ее руки и остались там. Теперь она ощутила, насколько он неподвижен, насколько спокоен. Ей даже не верилось, что он собирался ждать, что предпочел сгореть, но не выйти на очистку. Она не могла вспомнить, чтобы кто-либо когда-либо делал подобный выбор. И это тревожило ее, когда они, обнявшись, лежали в темноте, а вокруг становилось все жарче.
Пламя уже лизало термопленку, а раскаленные потоки воздуха били в одеяло с такой силой, что его удары ощущались даже сквозь комбинезон. Температура подскочила, по лбу и губам Джульетты заструился пот, хотя на ее комбинезоне была улучшенная защита. «Одеяло не поможет, — поняла Джульетта. — Лукас в своем комбинезоне под ним не выживет». Она боялась только за него, даже когда начала ощущать жар на своей коже.
Ее паника словно передалась Лукасу — или же он сильнее ощущал ожоги. Прижатые к ней руки задрожали. А потом Джульетта буквально ощутила, как он сошел с ума, или передумал, или начал гореть. Что-то произошло.
Лукас оттолкнул ее. Яркий свет проник под защитный купол: Лукас начал выползать из-под одеяла.
Джульетта завопила, призывая его остановиться. Вылезла следом, хватая его то за руку, то за ногу, то за ботинок, но Лукас лягался, бил ее кулаками, отчаянно стараясь освободиться.
С головы Джульетты упало одеяло, и свет едва не ослепил ее. Она ощутила невыносимый жар, услышала, как потрескивает ее шлем, как морщится и оплавляется. Она уже не могла ни разглядеть, ни почувствовать Лукаса, а лишь видела ослепительный свет и ощущала жгучий жар, опаляющий в тех местах, где ткань комбинезона касалась кожи. Джульетта завопила от боли и рывком натянула одеяло на голову, закрывая пластик.
А пламя все бушевало.
Она не могла коснуться Лукаса. Не могла увидеть. И уже не сможет его отыскать. Тысячи ожогов вздулись по всему телу, подобно тысячам ножей, терзающих плоть. Джульетта сидела в одиночестве под тонкой защитной пленкой, готовой вот-вот вспыхнуть и рыдала. Тело ее содрогалось от всхлипываний и гнева, она проклинала огонь, боль, бункер и весь мир.
Через какое-то время у нее закончились слезы, а в горелках иссяк газ. Раскаленный воздух стал просто жарким, и Джульетта смогла без опаски сбросить дымящееся одеяло. Кожа у нее горела, как в огне. Ожоги покрывали ее тело везде, где оно касалось внутренней поверхности комбинезона. Джульетта поискала взглядом Лукаса — и обнаружила его рядом.
Он лежал напротив двери. Комбинезон обуглился и шелушился в тех немногих местах, где ткань уцелела. Шлем был на месте, что избавило ее от ужасного зрелища обгоревшего лица, но он расплавился и смялся намного сильнее, чем ее собственный. Джульетта подползла ближе, сознавая, что дверь за ее спиной открывается, что за ней уже идут, что все кончено. У нее ничего не вышло.
Джульетта всхлипнула, увидев части тела Лукаса, обнажившиеся в тех местах, где прогорели комбинезон и нижнее белье. Вот его черная обугленная рука. Вот его живот, странно раздутый. Его кисти, такие маленькие, тонкие и сгоревшие до…
Нет.
Она не поняла. Джульетта зарыдала снова. Обхватила шлем руками в дымящихся перчатках и потрясенно завопила, переполненная смесью гнева и блаженного облегчения.
Перед ней лежал не мертвый Лукас.
Перед ней лежал человек, не стоивший ни единой ее слезинки.
81
Бункер 18
Сознание, подобно внезапным приступам боли от ожогов, возвращалось и снова пропадало.
Джульетта помнила поток тумана, топот ног вокруг нее, лежащей на боку в раскаленной печи шлюза. Она смотрела, как все больше искажался мир вокруг нее, когда плавящийся пластик шлема все ближе подступал к лицу. В поле зрения появилась яркая серебряная звезда, стала перемещаться, замерла над куполом шлема. Питер Биллингс смотрел на нее сквозь шлем, тряс ее обожженные плечи, кричал толпящимся вокруг людям, чтобы они помогли.
Они подняли ее и вынесли из дымящегося шлюза. По их лицам тек пот. Расплавленный комбинезон срезали с ее тела.
Джульетта проплыла через свой прежний кабинет подобно призраку. Она лежала на спине, внизу поскрипывали колесики каталки, она ехала мимо рядов стальных прутьев и пустой койки в пустой камере.
Потом ее долго несли кругами.
Вниз.
…Она проснулась от попискивания — это звучал ритм ее сердца из аппаратуры, следящей за состоянием. Рядом находился мужчина, одетый как ее отец.
Он первый заметил, что она пришла в себя. Его брови приподнялись, затем он улыбнулся и кивнул кому-то вне поля зрения Джульетты.
А потом она увидела Лукаса. Его лицо — такое знакомое, такое странное — расплывалось у нее перед глазами. Он держал ее за руки. Она поняла, что он держит ее уже давно, что он сидит здесь давно. Он плакал и смеялся, гладил ее по щеке. Джульетте захотелось узнать, что его так рассмешило. И что так опечалило. Но Лукас лишь покачал головой, и Джульетта погрузилась обратно в сон.
Проблема заключалась не в сильных ожогах, а в том, что они были по всему телу.
Дни выздоровления она провела, то проваливаясь в туман от болеутоляющих уколов, то выныривая из него.
Всякий раз, когда Джульетта видела Лукаса, она извинялась. Все вокруг нее суетились. Приходил Питер. Из «глубины» ей присылали множество записок, но навещать ее было запрещено. К ней никто не мог войти, кроме мужчины, одетого как ее отец, и женщины, похожей на ее мать.
Как только Джульетте перестали колоть болеутоляющие, голова у нее быстро прояснилась.
Джульетта очнулась после беспамятства, которое она ощущала как глубокий сон, после недель кошмаров, в которых она тонула и сгорала, оказывалась снаружи или в десятках других бункеров. Лекарства облегчали боль, но и затуманивали сознание. Джульетта была не против потерпеть неприятные ощущения в теле, получив взамен ясность мышления. Такой выбор казался ей очевидным.
— Привет.
Она повернула голову и увидела Лукаса. А уходил ли он вообще? Когда он подался вперед и взял ее за руку, с его груди упало одеяло. Он улыбнулся:
— Ты выглядишь лучше.
Джульетта облизнула губы. Во рту было сухо.
— Где я?
— В лазарете на тридцать третьем. Ты только не волнуйся. Принести тебе чего-нибудь?
Она покачала головой. Как приятно было ощущать, что ты опять способен двигаться, отвечать на вопросы. Джульетта попыталась сжать его руку.
— У меня все болит, — пробормотала она.
Лукас рассмеялся.
— Еще бы, — в его голосе послышалось облегчение.
Она моргнула и посмотрела на него:
— На тридцать третьем есть лазарет?
Его слова дошли до нее не сразу. Лукас серьезно кивнул:
