Потрясенный и обессиленный, я снова упал навзничь, все еще чувствуя в легких тошнотворный запах выхлопов и гниющих отбросов. Грузовик взревел, обдал меня еще одним облаком сизого дыма и, несколько раз подскочив на ухабах, нырнул в пролом в заборе и исчез из виду, свернув на какую-то улицу.
Небо над моей головой было голубым, бездонным, безоблачным. В вышине лениво парила чайка. Я перевернулся на живот, подтянул одно колено и с трудом вскарабкался на ноги. Меня опять вырвало — на этот раз жидкой, жгучей кашицей. Я вытер губы рукавом, вынул из волос увядший листок салата и огляделся. Я стоял посреди заброшенной парковки, усыпанной осколками кирпичей, пустыми бутылками и старыми газетами. В куче мусора мне было тепло, но сейчас по телу пробегала знобкая дрожь, а во рту пересохло. Я был без куртки, которая — как я теперь вспомнил — осталась в гардеробе ресторана, однако деньги были при мне: ощупав карманы, я обнаружил бумажник, а в нем — несколько купюр, все кредитные карточки, водительские права и удостоверение личности. В другом кармане лежала связка ключей, которую я сначала не узнал. Потом до меня дошло, что это ключи Джея и при случае я должен их ему вернуть. Что ж, уже хорошо, что меня не ограбили, хотя тот факт, что меня вывезли вместе с мусором, словно что-то ненужное, не вдохновлял.
Очевидно, меня сочли мертвым.
Совсем как того, другого парня в фургоне.
В бакалейной лавочке в трех кварталах от заброшенной автостоянки я заказал чашечку кофе, сок, омлет из трех яиц и порцию поджаренного картофеля по-домашнему, а заодно купил у мальчишки-газетчика джемпер «Нью-Йорк Джайэнтс». Я не был уверен, что мне удастся удержать еду в желудке, но все равно сделал заказ, чувствуя, что мне необходимо перекусить. Повар — мужчина могучего телосложения с властными повадками, сообщил мне, что я нахожусь в Квинсе, и позволил воспользоваться туалетной комнатой, где я с отвращением содрал с себя насквозь провонявшую рубашку. Это была нелегкая работа — я настолько застыл и окоченел, что руки мне не повиновались, зато в рукаве я обнаружил дохлого таракана.
Я вымыл лицо, грудь и подмышки, вытерся бумажными полотенцами и, швырнув рубашку в мусорную корзину, натянул джемпер.
— Тебя что, обчистили? — спросил повар, когда я вышел из туалета. Правой рукой он поглаживал свой грушеподобный живот; за ухом у него торчал огрызок карандаша.
— Вроде того… — ответил я. Несмотря на то что я провалялся в отключке четырнадцать с чем-то часов, в голове у меня по-прежнему все путалось.
Он поставил передо мной бутылку с кетчупом.
— Да брось, меня не проведешь, — сказал повар. — Тебя обчистили. Стукнули по голове так, что ты ничего не помнишь, верно? На этой долбаной стоянке мы подбираем трех-четырех парней в… Джимми! — неожиданно гаркнул он так, что у меня зазвенело в ушах. — Сколько раз мы видели парней, которых бросали на старой парковке — там, где была красильная фабрика?
— Откуда я, на хрен, знаю?! — донесся откуда-то из задней комнаты мужской голос.
— Не обращай внимания, — сказал мне повар. — Джимми парень неплохой, только сейчас у его жены эта… как ее… ментальная пауза, и это его здорово достает. А вообще-то в наших краях все знают, людей грабят, а потом бросают на нашей парковке — местечко-то укромное и к тому же недалеко от шоссе. Одного парня, я помню, уговорила свернуть сюда проститутка, здесь, дескать, поспокойнее. Как же, поспокойнее — держи карман шире! Не успел он достать свой член, как подскочил ее дружок и врезал ему монтировкой промеж глаз. В другой раз одного парня бросили здесь какие-то психи. Ты не поверишь, но они привязали ему к башке дохлую кошку — хотели напугать, что ли… А еще был случай — кто-то вывалил на стоянке долбаные токсические отходы, то-то было шороху! Тогда к нам столько всякого народа понаехало, и из правительства, и из санитарной службы — знаешь небось, парни в таких белых скафандрах, как у космонавтов?… Очень удачный был день, мы тогда продали чашек двести кофе, не меньше.
— Все равно они не убрали всего этого дерьма! — раздался из-за двери тот же голос.
— Что ты говоришь, Джимми?…
— Они так и не вывезли все ядовитые отходы.
— Почем ты знаешь?
— Они ведь оставили тебя.
Я посмотрел на часы.
— А какой сегодня день? — спросил я.
— То есть как — какой день?
— Ну, какой день недели…
— А-а, сегодня вторник, приятель.
— А число?
— Число-о? Дай-ка сообразить… Джимми, какое сегодня число?
— Откуда я, на хрен, знаю?!
Повар потер лоб тыльной стороной ладони и сверился с засаленным календарем, лежавшим возле кассового аппарата.
— Первое, — сказал он. — Первое марта. Первое марта! День, когда я приступал к работе!
Через три часа я должен быть на рабочем месте — свежий, выбритый, в новом галстуке, ходячий человеческий капитал. Еще через минуту я вспомнил, что на данный момент у меня даже нет дома. Я пересчитал наличные в бумажнике.
— Не могли бы вы, ребята, сделать мне одно одолжение? — сказал я.
— Пожалуйста, приятель. Ты только скажи, что тебе нужно.
— Не могли бы вы вызвать такси? Мне нужно в Манхэттен.
— Нет, не могли бы.
— Почему?
— Лучше я сам тебя отвезу.
— Да нет, зачем же?…
— Это займет всего минут двадцать, — сказал повар и потянулся за своей курткой. — Замени меня, Джимми, о'кей? — Он показал на пустой зал позади меня. — Сегодня, как видишь, у нас не слишком оживленно. Паршивая выдалась неделя. Да и год, честно говоря, начался хреново.
Некоторое время мы молча ехали в стареньком «чеви каприс». Мне показалось, что машина перекрашена — возможно, когда-то это было такси. Как бы там ни было, пока все складывалось удачно, и я был бесконечно признателен моему благодетелю.
Я попросил повара высадить меня где-нибудь поближе к деловому центру.
— Так ты знаешь тех ребят, которые тебя ограбили, и или ты просто оказался не в том месте в неудачный момент? — спросил повар, искоса посмотрев на меня, и я почувствовал, что не могу солгать под этим проницательным взглядом.
— Да, я их знаю, — сказал я.
Повар кивнул, словно ожидал от меня именно такого ответа.
— Хочу сказать тебе одну вещь, дружище, — проговорил он. — Я был копом, но сейчас ушел на пенсию. Устал я от этой бодяги, вот и решил пожить спокойно. Но на своем веку я много всякого повидал…
Я невольно напрягся:
— Ну и что?
— Ты, я думаю, хочешь просто жить дальше и лишние неприятности тебе ни к чему, так?
Я задумался. Стрелял я в Ламонта или нет? Может, мне это только пригрезилось? Я никак не мог вспомнить!
— Конечно ни к чему.
