Она больше никогда не слышала имени Пьера — он оставался в ее сердце ядовитым цветком, но понемногу увядал. Затем появился Жюль, и с этого цветка облетели последние лепестки. Так продолжалось до того дня, пока чудовищная катастрофа не уничтожила все в одночасье…
Когда Даниэль объявил о переезде в Лавилль-Сен-Жур, ядовитый цветок в ее сердце снова расцвел: в ходе процесса она узнала, что Пьер вырос в этом городе. Значит, это и есть тот самый «изменчивый мир, похожий на твои картины…». Она была не в силах противиться переезду — она чувствовала себя слишком слабой… опустошенной. Да и как она могла бы объяснить Даниэлю свой отказ, если ему предложили работу на невероятно выгодных условиях?
Через три недели после приезда в Лавилль она получила записку — простую почтовую карточку, просунутую под дверь. «Однажды случится ужасное…» Прочтя эти три слова, она подумала, что тут же умрет. В следующий миг ее охватила паника. Чей-то злой розыгрыш? Или шантаж? Но как они узнали?.. И кто — «они»? Но она ошибалась. Человек, позвонивший ей несколько дней спустя, действительно был ее бывший любовник — хотя она едва смогла узнать его голос, хрипловатый и свистящий, а жестокость его слов противоречила его былой мягкости и романтической притягательности, столь ей памятным. Пьер Андреми сказал: «Пришло время для меня забрать то, что мне принадлежит, Каролина. Он принадлежит Лавилль-Сен-Жур. Он принадлежит нам…»
Как он их нашел? Как он узнал, что Бастиан — его сын?
У нее не было ответа. Да она его и не искала. Она поняла, что все бесполезно: если уж Пьер нашел способы заставить их приехать сюда, после стольких лет, он сможет добраться до них и на краю света. Так или иначе, у нее больше не было сил. Она чувствовала себя обескровленной. Она запиралась в мастерской и рисовала. Эти картины рассказывали ее правдивую историю. Вплоть до последней страницы — последней картины, на которую она сейчас смотрела и не видела из-за слез, застлавших глаза.
Все кончено, повторяла она про себя. Все кончено. Жюль мертв — а они разве нет? Даниэль… она не знала, где он, и жив ли он еще. Может быть, Пьер его тоже… забрал. Да, скорее всего. И Бастиана…
Она вытерла глаза, и картина предстала перед ней с четкостью кинокадра — она почти могла различить выражения лиц обоих… В ее душе словно открылась расселина, и вся вина, накопившаяся за эти годы, стала изливаться наружу, затопляя, захлестывая ее с головой… Она закричала — это был крик ярости и отчаяния, крик женщины, которая все потеряла, которая отвергла, предала и приговорила всю свою семью… Рыдания сотрясали ее тело, слезы текли и текли, не переставая… Наконец, когда их поток иссяк, она встала и направилась в дом. Там она с лихорадочной энергией принялась снимать картины со стен. Одну за другой она относила их в мастерскую, возвращалась, снимала новые… Когда в доме больше не осталось ни одной ее картины, она взяла канистру с бензином, которую Даниэль держал на всякий случай в гараже, вернулась в мастерскую и вылила бензин на плоды своих пятнадцатилетних трудов. Несколько секунд она смотрела на груду картин, залитых резко пахнущей бесцветной жидкостью, сама поражаясь тому, что сделала. Потом взяла коробок спичек с небольшой газовой плиты, на которой иногда готовила себе чай, вынула спичку и чиркнула ею. Она смотрела, как крошечный огонек понемногу съедает топкую деревянную палочку, и, лишь когда он уже готов был лизнуть ее пальцы, отшвырнула спичку. В тот же миг столб пламени вспыхнул с такой яростью, что она едва успела отшатнуться. Выбежав из мастерской, она оставила дверь раскрытой — чтобы очистить, вымести, сжечь, опустошить всё, всё, ВСЁ! — и снова вернулась в дом. Машинально, словно бы совершая привычные, сотни раз повторявшиеся действия, она вошла в гостиную и взяла из бара бутылку виски. Затем направилась в ванную. Там она вынула из стенного шкафчика все упаковки с барбитуратами, которые принимала на протяжении своей… болезни: стилнокс, теместа, лизанксия, эффексор… Она проглотила в общей сложности две сотни таблеток всех возможных форм и расцветок и запила их виски.
Когда три минуты спустя в мастерской взорвался газовый баллон от плиты, Каролина Моро уже теряла сознание.
Глава 75
Сюзи Блэр подняла глаза — перед ней был небольшой очаровательный светлый дом, один из тех многоквартирных домов, что придают некоторым уголкам 19-го округа Парижа свежий и спокойный провинциальный вид.
Скорее всего, здесь нельзя просто войти и позвонить в дверь — нужно сначала набрать код или номер домофона. В Париже так много лишних сложностей… Вот почему ей всегда нравился Лавилль: в нем добро, зло, видения, истина, туман — все было простым и понятным.
Действительно ли это тот самый дом? Правильный адрес? Она в этом почти не сомневалась. Цепь всегда состоит из множества звеньев. И порой одно звено рвется… Стоило ли верить автору анонимного звонка? Вообще-то нет. Однако Сюзи показалось, что она узнала голос: это был Антуан Рошфор. Конечно, она могла ошибиться. Но неважно: звонок, который она сделала несколько минут спустя по номеру, продиктованному ей этим неизвестным доброжелателем, подтвердил правильность информации. Итак, она вышла на след, ведущий к ребенку.
Крикливые, истеричные протесты женщины на другом конце провода — «Да нет же, я никого не знаю в Лавилле!» — звучали фальшиво. А Сюзи Блэр была не из тех, кто легко отступается от своих целей.
Оставалось войти в дом и найти нужную квартиру.
Не прошло и двух минут, как она увидела подростка, идущего прямо к ней, нескладного и вяловатого, с круглым лицом. Под мышкой у него была ракетка для игры в пинг-понг. Сюзи открыла сумочку и вынула записную книжку, делая вид, что ищет адрес. Мальчик приблизился к входной двери, набрал код, рассеянно улыбнулся ей и распахнул дверь, пропуская ее вперед.
Сюзи бегло прочитала имена и фамилии на почтовых ящиках, потом решила обратиться к мальчику.
— Простите, молодой человек, вы не подскажете, где я могу найти мадам… — она быстро заглянула в записную книжку, — Радэ?
Патош резко обернулся и взглянул на «даму», обратившуюся к нему в такой церемонной манере. Он никогда не был в Лавилль-Сен-Жур, но знал о нем достаточно, чтобы быстро подумать: если бы город мог воплотиться в одного человека, то эта дама, хрупкая и бледная, почти прозрачная, словно призрак, была бы самым подходящим для Лавилля воплощением.
— А это не вы, случайно, звонили пару дней назад? — спросил он совершенно непринужденно, без всякой агрессивности.
На лице дамы отразилась какая-то мимолетная эмоция, похожая на удивление, но почти сразу оно вновь стало непроницаемым. Все тем же церемонным тоном, со светской улыбкой, она ответила:
— Совершенно верно… а вы, я так полагаю, первым подошли к телефону?
Глава 76
Сидя в машине, Николя нервно постукивал пальцами по рулю. Одри вошла в лицей несколько минут назад — они собирались забрать Бастиана Моро раньше «тех». Раньше Пьера. К тому же они должны были найти какой-то способ вернуть сына Одри.
