поэтому Крадунья миновала каменные скамьи маленького амфитеатра, где сидели несколько стариков в шиквах, и постучалась. Над дверью приюта виднелась резьба, выкрашенная в золотой и красный цвета, но Крадунья не могла прочитать буквы.
Какой-то юноша распахнул дверь. У него было плоское, широкое лицо – подобное Крадунья привыкла видеть у людей, родившихся не совсем такими, как остальные. Он окинул ее взглядом, затем указал на скамейки.
– Сядь там. Еда будет позже.
– Насколько позже? – спросила Крадунья, уперев руки в бока.
– А что такое? На свиданку спешишь? – спросил молодой человек и с ухмылкой повторил: – Сядь там. Еда будет позже.
Она вздохнула, но уселась рядом с беседующими стариками. У нее сложилось впечатление, что это люди из дальних трущоб – они пришли сюда, к просторному кругу, высеченному в устье переулка, где были ступеньки, на которых можно сидеть, и дул легкий ветерок.
Солнце клонилось к закату, и улицы-щели все глубже и глубже погружались в тень. Вряд ли найдется достаточно сфер, чтобы озарить ночь; люди, вероятно, лягут спать раньше, чем обычно во время Плача. Крадунья съежилась на сиденье, Виндль скорчился рядом с ней. Она таращилась на дурацкую дверь в дурацкий приют, и дурацкий желудок урчал.
– Что случилось с тем молодым человеком, который открыл дверь?
– Не знаю, – ответила Крадунья. – Некоторые люди рождаются такими.
Она ждала на ступеньках, слушая, как болтают и хихикают мужчины-ташикки из трущоб. Наконец в устье переулка показалась фигура, – похоже, это была женщина, закутанная в темную ткань, а не в настоящую шикву. Может, это была чужестранка, пытающаяся сойти за местную и скрыть, кто она такая.
Женщина громко всхлипнула, держа за руку достаточно взрослого ребенка – лет десяти-одиннадцати. Она подвела его к порогу приюта и крепко обняла.
Мальчик смотрел прямо перед собой, ничего не видя и пуская слюни. На голове у него был шрам, почти заживший, но все еще ярко-красный.
Женщина потупилась, потом ссутулилась и тихонько удалилась, оставив мальчика одного. Он просто сидел и смотрел перед собой. Не ребенок в корзинке, нет – такое бывало лишь в детских сказках. Вот что на самом деле происходило в детских домах, по опыту Крадуньи. Люди оставляли детей, которые были слишком большими, чтобы заботиться о них, но не могли позаботиться о себе сами или внести вклад в семью.
– Она… просто бросила этого мальчика? – в ужасе спросил Виндль.
– У нее, наверное, есть и другие дети, – тихо сказала Крадунья, – которых едва удается прокормить. Она больше не может тратить все свое время на то, чтобы присматривать за таким, как он.
Сердце Крадуньи сжалось в груди, и она захотела отвести взгляд, но не смогла.
Вместо этого она встала и подошла к мальчику. У богатых людей вроде визирей в Азире был странный взгляд на сиротские приюты. Они представляли себе их полными праведных маленьких детишек, отважных и добросердечных, жаждущих заняться каким-нибудь трудом и попасть в семью.
Однако, по опыту Крадуньи, в детских домах было гораздо больше таких, как этот мальчик. Детей, о которых трудно заботиться. Детей, которые требовали постоянного присмотра или у которых были проблемы с головой. Или тех, кто способен на насилие.
Она ненавидела эту романтическую фантазию богачей о том, каким должен быть сиротский приют. Идеальным, полным сладких улыбок и счастливого пения. Не полным разочарований, боли и смятения.
Крадунья села рядом с мальчиком. Она была меньше его ростом.
– Привет, – сказала она.
Он посмотрел на нее остекленевшими глазами. Теперь она могла лучше рассмотреть его рану. Волосы на той стороне головы еще не отросли.
– Все будет хорошо, – сказала она, беря его за руку.
Он не ответил.
Через некоторое время дверь в приют открылась, и на пороге показалась женщина, сухая, будто палка. В прямом смысле слова. Она выглядела как плод союза метлы и особенно решительного комка мха. Ее кожа обвисла на костях, словно у какой-нибудь тварюшки, которую поймаешь в трущобе и сразу топором – хрясь! А пальцы были тонкими, как веточки, – наверное, решила Крадунья, она их приклеила, когда настоящие отвалились.
Женщина уперла руки в бока – удивительно, но она не сломала при этом ни одной кости – и оглядела их обоих.
– Идиотизм и оппортунизм, – сказала она.
– Эй! – воскликнула Крадунья, вскакивая. – Он вовсе не идиот. Он просто ранен.
– Я описывала тебя, дитя, – сказала женщина и опустилась на колени рядом с мальчиком с разбитой головой. Она прищелкнула языком. – Бесполезно, бесполезно, – пробормотала она. – Я вижу твой обман насквозь. Ты здесь долго не протянешь. Сама убедишься. – Она махнула рукой назад, и молодой человек, которого Крадунья видела раньше, вышел и взял раненого мальчика за руку, увел его в приют.
Крадунья попыталась последовать за ней, но женщина с руками-веточками преградила ей путь.
– Ты можешь поесть три раза, – сказала она. – Сама выбирай, когда тебе это понадобится, но после трех – все, конец. Считай, тебе повезло, что я готова хоть что-то дать такой, как ты.
– Это как понимать? – возмутилась Крадунья.
– Вот так: если не хочешь, чтобы на твоем корабле завелись крысы, не надо их прикармливать. – Женщина покачала головой и потянулась, чтобы закрыть дверь.
– Подождите! – сказала Крадунья. – Мне нужно где-нибудь поспать.
– Значит, ты пришла по адресу.
– Неужели?
– Да, эти скамейки обычно пустеют с наступлением темноты.
– Каменные скамьи? – сказала Крадунья. – Хотите, чтобы я спала на каменных скамьях?
– О, не скули. И к тому же погода хорошая.
Женщина закрыла дверь.
Крадунья вздохнула, глядя на Виндля. Через мгновение молодой человек открыл дверь и бросил ей что-то – большой запеченный клемовый рулет, толстый и зернистый, с начинкой из пряной пасты.
– А блинчиков у тебя, наверное, нет? – спросила Крадунья. – Я планирую съесть…
Он захлопнул дверь. Крадунья вздохнула, уселась на каменную скамью рядом со стариками и принялась жадно поглощать рулет. Он был не особенно вкусным, но теплым и сытным.
– Шквальная ведьма, – пробормотала она.
– Не суди ее слишком строго, дитя, – сказал старик, сидевший на скамье. Он был одет в черную шикву, но откинул ту часть, которая закрывала лицо, обнажив седые усы и брови. У него была темно-коричневая кожа и широкая улыбка. – Трудно быть тем, кто решает проблемы всех остальных.
– Нельзя быть такой злюкой.
– Когда она ведет себя по-другому, дети собираются здесь, выпрашивая подачки.
– Ну и что? Разве не в этом смысл сиротского приюта? – Крадунья жевала рулет. – Спать на каменных скамьях? Вот пойду и украду ее подушку.
– Я думаю, она готова иметь дело с дерзкими ворами-сорванцами.
– Она никогда раньше не имела дело со мной. Я крутая. – Она посмотрела на остатки еды.
Конечно, если она использует свою круть, то вновь окажется голодной.
Мужчина рассмеялся.
– Ее прозвище – Коряга, потому что таких людей никакая буря не унесет. Не думаю, что ты возьмешь над ней верх, малышка. – Он подался вперед. – Но у меня есть информация, если ты заинтересована в обмене.
Ташикки и их секреты.
