не повзрослеет и не переедет. Но разве мог я оставить ее там?! В тот раз, когда он пробил ей череп, она два месяца в больнице пролежала. Едва не умерла.
Внезапно я разозлился, но не на Розалинд, а на Дэмьена. Надо же быть таким придурком, таким конченым дебилом! Прямо как мультяшный герой, который послушно подставляет голову под топор. Конечно, я понимаю парадоксальность такого поведения и знаком с занудными психологическими объяснениями, однако в тот момент я готов был ворваться в допросную и ткнуть Дэмьена носом в медицинские карты: видишь, идиот? Где тут проломленный череп? Почему ты не попросил ее хотя бы шрам показать, а сразу кинулся убивать ребенка?
– То есть вы настаивали, – сказала Кэсси, – и в конце концов Розалинд согласилась.
На этот раз Дэмьен заглотил наживку.
– Это все ради Джессики! Собственная судьба Розалинд не беспокоила, а вот Джессика… Розалинд боялась, что с ней случится нервный срыв или что-нибудь типа того. Она сомневалась, что Джессика выдержит еще шесть лет!
– Но Кэти все равно уехала бы совсем скоро, – сказал Сэм. – Она же поступила в балетное училище в Лондоне. И сейчас ее тут уже не было бы. Ты это знал?
– Ничего подобного! – снова почти выкрикнул Дэмьен. – Я спрашивал… вы не понимаете… Танцы ей до лампочки были. Ей просто нравилось быть в центре внимания. Учебу в балетном училище она не потянула бы, ее исключили бы, и к Рождеству она вернулась бы домой!
Из всех тех ужасов, которые они сотворили с Кэти, это поразило меня сильнее всего. Дьявольская изощренность, ледяная точность, с которой они выявили и уничтожили величайшую для Кэти Девлин драгоценность. Я вспомнил спокойный грудной голос Симоны, гулко звучавший в танцевальном зале: “Кэти работала серьезно”. За всю мою карьеру я впервые так отчетливо ощутил присутствие зла – плотной, прогоркло-сладковатой завесой оно повисло в воздухе, его невидимые щупальца обвились вокруг ножек стола, с удушающей нежностью оно заползало в рот и рукава. Спина у меня покрылась мурашками.
– Значит, это была самозащита, – с трудом сказала Кэсси после долгого молчания.
Дэмьен взволнованно ерзал на стуле, а Кэсси с Сэмом изо всех сил старались не смотреть на него.
Дэмьен радостно ухватился за ее слова.
– Да. Именно. Будь у нас другой выход, такое нам бы и в голову не пришло.
– Знаете, Дэмьен, такое и прежде случалось. Если муж бьет жену, она вполне способна его убить. Присяжные это тоже понимают.
– Правда? – В его глазах мелькнула надежда.
– Разумеется. Как только они узнают, через что пришлось пройти Розалинд… За нее волноваться нечего. Согласны?
– Мне не хочется лишние хлопоты ей доставлять.
– Поэтому вы молодец, что все так подробно нам рассказываете. Верно ведь?
Дэмьен вздохнул – кажется, облегченно.
– Верно.
– Вот и замечательно, – похвалила его Кэсси. – Продолжим. Когда вы приняли это решение?
– В июле. В середине июля.
– А когда вы выбрали число?
– Всего… всего за несколько дней до того, как все произошло. Я сказал Розалинд, что ей нужно… нужно алиби. Понимаете, да? Мы же знали, что вы будете родных допрашивать, Розалинд где-то читала, что главные подозреваемые – это всегда родные. Поэтому однажды ночью – по-моему, пятница была – мы встретились, и Розалинд тогда сказала, что все устроила: в следующий понедельник они с Джессикой пойдут с ночевкой к тете и там до двух ночи проболтают с двоюродными сестрами, поэтому лучше времени не придумаешь. Мне лишь надо закончить все до двух часов. В полиции точно определят… определят… – Голос у него задрожал.
– И что вы сказали? – спросила Кэсси.
– Я… Не знаю, запаниковал, наверное. Понимаете, до того момента все выглядело ненастоящим. Я, наверное, и не думал, что мы и правда такое сделаем. Вроде как мы же просто разговаривали. Вы ведь знаете Шона Кэллагана – ну, Шона с раскопок? Он раньше в рок-группе играл, а потом они развалились, и вот он все время только о них и твердит: “Когда мы группу соберем, когда мы прославимся…” По-моему, он знает, что они навсегда распались, но ему все равно просто приятно поговорить об этом.
– Да, такое каждому из нас знакомо, – улыбнулась Кэсси.
Дэмьен кивнул:
– Вот и с нами так было. Но потом Розалинд сказала: “В следующий понедельник”, и я вдруг почувствовал… Мне показалось, что мы с ума сошли. Я предложил Розалинд обратиться в полицию или еще куда-нибудь. Но она вышла из себя. Все повторяла: “Я тебе верила, я так тебе верила…”
– Верила, – повторила Кэсси, – но недостаточно, чтобы с вами любовью заниматься?
– Нет, – тихо возразил Дэмьен, помолчав, – то есть достаточно. После того как мы решили… ну, про Кэти… Розалинд очень изменилась – теперь она знала, на что я ради нее готов. Мы… Она думала, что у нее не получится, но… захотела попытаться. Я тогда уже работал на раскопках, поэтому мог себе позволить оплатить хороший отель. В первый раз у нее… у нее не получилось. Но на следующей неделе мы снова попробовали, и тогда… – Дэмьен прикусил губу, стараясь вновь не расплакаться.
– И после такого, – добавила Кэсси, – вы уже не могли передумать.
– В том-то и дело. Ночью, когда я предложил пойти в полицию, Розалинд – она сказала, что я все это говорил, чтобы… чтобы затащить ее в постель. Она такая ранимая, с ней так жестоко обходились, и она подумала бы, будто я тоже ее использую. Вы только представьте, что с ней стало бы.
Снова повисло молчание. Дэмьен с силой потер глаза и собрался с духом.
– Значит, вы все-таки решились, – ровно проговорила Кэсси, и он кивнул – неловко, по-детски. – Как вы уговорили Кэти прийти на раскопки?
– Розалинд рассказала ей, что у нее есть друг-археолог, который нашел… – он едва заметно скривился, – медальон. Древний медальон, а внутри танцовщица нарисована. Розалинд сказала Кэти, что этот медальон старый и вроде как волшебный, поэтому она отдала все свои деньги и выкупила у него – ну, у меня то есть, – чтобы подарить его Кэти. И в балетном училище этот медальон будет приносить ей удачу. Только Кэти должна сама его забрать, потому что этот друг якобы так восхищается тем, как она танцует, что хочет получить ее автограф. И идти туда надо ночью, ведь продавать находки ему нельзя, так что это большой секрет.
Я подумал про Кэсси, как она, доверчивый ребенок, заходит в каморку того уборщика. “Фонарики надо?” Она сказала, что дети мыслят иначе. Кэти пошла на риск по той же самой причине, что и Кэсси, – боялась упустить волшебство.
– Видите, как оно все? Видите сами? – с мольбой
