о том, как мать впервые поздоровалась и в последний раз попрощалась со своей дочерью.
Я прочищаю горло, пытаясь сдержать оставшиеся слезы, пока выговариваю слова. В последнее время мои эмоции брали верх надо мной, и сегодня ничего не изменилось.
— Нет. Это не я. Это моя сестра, Мэдисон, и… ты.
Ее маленькие брови хмурятся, пока она размышляет.
— Так… Мэдисон была моей мамой?
Я провожу пальцами по ее волосам.
— Она все еще твоя мама. Но да.
— Итак, мы действительно семья.
Я притягиваю ее к себе и крепко сжимаю.
— По крови или нет, ты всегда была моей семьей, Ава.
Ее маленькие ручки сжимаются вокруг меня.
— Почему она выглядит такой счастливой и грустной? — шепчет она, все еще глядя на фотографию.
— Потому что она была молода, когда родила тебя. И даже несмотря на то, что она хотела тебя, она не могла оставить тебя. Вот почему она выглядит такой счастливой и грустной.
Я даю ей время подумать, надеясь, что это не слишком рано. Надеюсь, я принимаю правильное решение. Когда мы в конце концов отстраняемся, я смотрю на нее сверху вниз, убеждаясь, что с ней все хорошо.
— Ты в порядке?
— Думаю, да. Мне грустно, потому что она ушла. Но… У меня есть ты, и у меня есть папа, и мне больше не так грустно.
— Я так сильно тебя люблю. Ты ведь это знаешь, верно?
Она улыбается сквозь туман в глазах.
— Я тоже тебя люблю, мамочка.
Когда я снова притягиваю ее к себе и обнимаю, я знаю, что все будет хорошо. И почти так, будто она знает, что нам это нужно, я чувствую тепло, окружающее нас, и подавляю рыдания при мысли, что Мэдисон здесь, обнимает нас, как она хотела сделать всю свою жизнь.
Оглядываясь через плечо, я замечаю, что Баз, прислонившись к дверному косяку, наблюдает за нами. На его лице то же самое выражение, которое Ава сумела запечатлеть на своем рисунке. Удовольствие. Но есть и еще кое-что, и я не могу точно сказать, что именно. В его глазах пылает жар. Защитный блеск, говорящий, что он сделает ради нас все, что угодно, и у меня нет другого выхода.
Баз
Я наблюдаю за ними со своего места в дверном проеме, и что-то странное происходит в груди. Это похоже на своего рода распутывание. Тепло, разливающееся по полости, от которого у меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на своих девочек. Я никогда не думал, что стану мужчиной, который сможет полюбить ребенка другого мужчины, как своего собственного, но смотря на Аву, все, что я чувствую, это защиту, которую я когда-либо ощущал только рядом с Маккензи. Все, что я чувствую, это необходимость раздавить любого и каждого, кто осмелится попытается причинить им боль или забрать их у меня.
Не знаю, когда и как это произошло, но они стали всем моим миром, и я бы не отказался. Я бы не хотел, чтобы все было по-другому.
Словно почувствовав мое присутствие, Маккензи поднимает голову, и ее светлые волосы песочного цвета обрамляют лицо. Это странная перемена, но я принял ее с распростертыми объятиями, потому что это настоящая она. Это Маккензи Райт. Не Маккензи, притворяющаяся Скарлетт. Не Маккензи, жаждущая мести. Но Маккензи, девушка, оплакивающая свою сестру, девушка, воспитывающая дочь, девушка, влюбленная в меня. Девушка, которая будет носить мою фамилию. И я никогда не устану от этого.
От неё.
От них.
Потребность наполняет мою грудь, расширяя легкие, и приходится воздерживаться от того, чтобы войти в спальню, перекинуть Маккензи через плечо и затащить ее в спальню, чтобы я мог ее трахнуть. Чтобы я мог потеряться в ней, засунуть свое семя так глубоко в нее, что у нее не будет выбора, кроме как стать моей.
Словно в наших умах есть портал, связь, которую мы не видим, но полностью осознаем, ее губы приоткрываются, когда она смотрит на меня, и ее глаза тяжелеют. Она целует Аву в макушку и спрашивает, все ли с ней в порядке.
Я достаю из кармана сотовый и набираю номер единственной другой женщины в моей жизни. Она берет трубку после первого же гудка.
— Где моя малышка? — спрашивает она, и я невольно улыбаюсь.
— Она здесь, — говорю я, привлекая внимание Маккензи и Авы.
Ава оживляется, поворачиваясь ко мне.
— Это бабушка? — спрашивает она, уже кипя от энергии.
— Да. Она хочет поговорить с тобой.
Я передаю трубку Аве, и почти она тут же начинает хихикать и смеяться, рассказывая истории моей матери. Пока они общаются, я использую это время, чтобы схватить Маккензи за руку и потащить ее обратно по коридору в нашу спальню. Я запираю за собой дверь и подхожу к ней, чувствуя красную дымку желания.
На ее лице мелькает задумчивое выражение.
— Это… неправильно?
— Ш-ш-ш, — я прижимаю палец к ее губам, заставляя замолчать. — Не хочу сейчас говорить, Мак. Просто хочу трахать тебя, пока ты не будешь стонать мое имя. Пока не кончишь на мой член. Пока моя сперма не укоренится так глубоко внутри тебя, что ты будешь чувствовать меня в течение нескольких дней.
Она стонет, падая в меня, и я захватываю ее рот, пока мы срываем с себя одежду. Я толкаю ее на кровать, наблюдая, как ее волосы развеваются вокруг нее. Ее обнаженная грудь вздымается, легкий румянец покрывает холмики, когда она пытается контролировать дыхание. Она никогда этого не скажет, но ей это нравится.
Она любит грубый секс. Она обожает грязные слова. Ей нравится быть моей маленькой игрушкой для секса. И я даю это ей. Я дам ей все это, а потом? Я займусь с ней любовью так, как ей нравится.
Без предупреждения я обхватываю рукой ее горло и скольжу вниз по телу, облизывая ее киску через нижнее белье. Она зажимает рот рукой, постанывая при этом. Она отчаянно пытается молчать, но это ненадолго.
Я отстраняюсь и отпускаю ее шею, освобождая свой член. Я дергаю ее трусики в сторону и врезаюсь в нее. Она задыхается от воздуха, ее соски становятся твердыми от толчка. Я выхожу и снова вхожу. Когда она меньше всего этого ожидает, я выхожу и дергаю ее, ставя на четвереньки, и трахаю ее вот так. Шепча ей на ухо грязные вещи, я вонзаю свой член в ее киску, обхватив кулаком ее светлые волосы, а другой рукой крепко сжимаю горло, заставляя смотреть на меня.
Ее глаза закатываются, и она вот-вот кончит.
