меня еще есть время, чтобы связаться с Америкой и сообщить, что я принимаю их предложение. Мысль о том, что ты можешь продолжать встречаться со мной лишь из-за обязанности, а не из-за любви, приводит меня в отчаяние. Ты знаешь, я ничего ни у кого не брала до встречи с тобой, и мне невыносима сама мысль брать у тебя что-либо, если ты не любишь меня. Ответь мне правду.
Айседора».
Френсис Стигмюллер (YI, р. 397), датирует это письмо как «возможно, лето 1912».
ГЛАВА 28
Георгий Иванов в «Esenin's Fate» (St. Petersburg Winters, Paris, 1928) дает иную версию встречи Айседоры с Есениным. По словам Иванова, Айседора впервые увидела Сергея на банкете в свою честь, который состоялся после ее первого выступления в Большом театре, где, вдохновленная теплым приемом, она поцеловала его в губы. Есенин, который был пьян, оттолкнул ее, выругавшись, но Айседора не поняла ни слова и снова поцеловала его, после чего он дал ей пощечину. Она заплакала, а Есенин, протрезвев, стал целовать ей руки, стараясь успокоить, и умолял о прощении. «Так началась их любовь».
Это, однако, в отличие от описания Ивановым пребывания Айседоры и Есенина в Берлине, которое дано в этой книге, скорее всего, пересказ, поскольку Иванов, описывая дебют Айседоры в Большом, говорит, что она тяжело дышала и выбегала на сцену с красным флагом. Программа выступления Айседоры в Большом театре 7 ноября 1921 года (четвертая годовщина Октябрьской революции) состояла из Шестой («Патетической») симфонии Чайковского, «Славянского марша» и «Интернационала», который она танцевала в окружении детей своей школы. Поэтому крайне маловероятно, что она использовала флаг в этих танцах. Кроме того, Ирма, в IDRD (р. 91–96), не упоминает о нем. Действительно, в «Славянском марше» танцовщица поднимает воображаемое знамя, но ни в одном из своих танцев Айседора не использовала реквизит, поскольку считала, что движения танца сами по себе должны изображать крылья, знамена, трубы, мечи и т. д.
ГЛАВА 31
Симон Карлинский в обзоре книги «Esenin: A Life» by Gordon McVay (EAL) for the New York, Times Book Review, May 9, 1976:
«Являясь ярким примером жестокого, затуманенного алкоголем поэта, Есенин был вовлечен в целую серию непримиримых конфликтов между любовью и ненавистью, которые охватывали все сферы его жизни и деятельности: его смешанные чувства по отношению к революции, которую он приветствовал, но результаты которой он возненавидел; его неопределенные сексуальные привязанности; его одновременные тяга и ненависть к евреям; его чувство предательства своего крестьянского прошлого и его поздняя изощренная декадентская поэзия…
К его чести, Маквэй в своей книге поднимает важную тему, которой прежде избегали биографы Есенина: его бисексуальность. Маквэй исследовал дружбу Есенина с Клюевым и заключил, что Есенин «поддался влиянию своего окружения и стал скрытым бисексуалом».
Эти рассуждения лежат в правильном русле, но не раскрывают тему полностью. Нет ничего «скрытого» в семнадцатилетнем Есенине, который говорит Марии Бальзамовой, молодой женщине, влюбленной в него, что большой любовью в его жизни может стать или мужчина, или женщина; нет ничего «скрытого» и в любовных письмах, и в стихотворениях, которыми обменивались Есенин и Клюев. «Окружение» никак не могло повлиять на время от времени возникающие тесные связи Есенина с мужчинами, имевшими в своей жизни гомосексуальные или бисексуальные эпизоды (Городецкий, Ивнев, Леонид Кангизер и другие) или на его широко известную привычку делить ложе со своими друзьями-мужчинами. Время от времени возникающая гомосексуальность Есенина и его внезапное отвращение к ней (ярко описанные в недавних мемуарах Набокова «Багаж») могли быть причиной и его пьянства, и его самоубийства. Его брошенные жены и любовницы, похоже, были жертвами невозможности поэта сладить со своей бисексуальностью.
Маквэю не удалось заметить, что этот его комплекс может служить ключом к пониманию целого ряда важнейших стихотворений, таких как «День ушел, убавилась черта…» (1916), в котором поэт посылает свою тень заниматься любовью с другим мужчиной вместо себя; «Прощание с Мариенгофом» (1922) с его гомоэротическими фантазиями; первая часть «Сорокоуста», в которой вспышки самоуничижения поэта переходят в шокирующие образы сексуальных отношений с животными и предметами, и, наконец, широко известное посмертное стихотворение поэта, которое является любовным посланием к молодому человеку, с которым он провел ночь за несколько дней до этого. (Рассуждения Маквэя по поводу этого стихотворения зашли в тупик из-за того, что он не смог определить пол адресата, который недвусмысленно указывается во второй строке оригинала на русском языке.)
По поводу этого обозрения Маквэй пишет: «Что касается гомосексуальности-бисексуальности Есенина, то это область догадок. Я затронул этот вопрос и очень доволен, что Карлинский развил его. Думаю, что в своей основе Карлинский прав, хотя временами он склонен к преувеличениям. Безусловно, посмертное письмо Есенина адресовано мужчине (с этим я не спорил), но я спорил с тем, что его следует считать «любовным стихотворением». Также его заявление Марии Бальзамовой выглядит вполне невинным. Но я не спорю в своей основе с другими утверждениями Карлинского» (письмо Гордона Маквэя автору от 29 мая 1977 года).
Возможно также, что жестокость Есенина в обращении с любившими его женщинами могла быть вызвана отнюдь не его «скрытой» бисексуальностью, а тем, что в подавленном состоянии он воспринимал их любовь как требование ответных чувств, а он не был способен на это. В последние дни жизни он сравнивал себя с «божественной флейтой» — выпотрошенной и опустошенной, неспособной издавать звуки (см. ЕАВ, р. 201). В таком состоянии доказательство чьей-то любви для него означало и требование ответа, а значит, угрозу исчерпать его жизненные силы.
По вопросу бисексуальности Маквэй в конце пишет в 1АЕ (р. 31): «В настоящее время, возможно, трудно прийти к однозначному заключению. Некоторые факты могли быть скрыты, поэтому нужно выслушать все мнения и доказательства по этому вопросу» (см. IAE, р. 32–33).
ГЛАВА 33
Michel Fokine: «Memoirs of a Ballet Master» (перевод Виталия Фокина и А. Чужого), Little Brown, 1961, р. 256. В отрывке говорится:
«Я считаю самым большим достижением недавнего прошлого разное, но в то же время самое схожее искусство Айседоры Дункан, Лу Фуллер и Рут Сент-Денис.
Дункан напомнила нам о красоте простого движения. Лу Фуллер продемонстрировала эффективность подсветки и теней, комбинацию танца и летящих шлейфов. Рут Сент-Денис познакомила нас с танцами Востока.
Я бы хотел подробнее поговорить об Айседоре Дункан. Она обладала самым большим талантом в области танца среди американцев. Дункан доказала, что примитивные, простые, естественные движения — простой шаг, бег, поворот на обеих ногах, небольшой прыжок на одной ноге — гораздо выразительнее, чем все богатство балетной техники,
