с пожилыми женщинами, попадавшимися нам навстречу, причем тон его был требовательный, а голос грубый. Поговорив с одной он сразу бежал к нам и говорил: «Эх, похоже, и она никакого отношения к этому делу не имеет. Сэр, вы можете мне поверить, в округе мало или совсем ничего не знают об этом, впрочем, вполне может быть кто-нибудь из них что-то намеренно пытается скрыть».
Как я тебе и говорил в начале письма, заметного продвижения в своих поисках нам добиться не удалось. Очень скоро ребята с Боу-стрит уехали из города, только я не знаю, куда они отправились в Лондон или еще куда-нибудь.
Этим вечером у меня был собеседник в лице коммивояжера, очень ловкий и расторопный малый, должен тебе сказать. Он уже узнал о том, что здесь произошло еще до того как приехал. Перед тем как оказаться здесь он несколько дней был в пути, при этом никаких подозрительных лиц, будь то бродяги, беглые моряки или цыгане, он не встречал. Он находился под очень сильным впечатлением, побывав на представлении столичного театра Панч и Джуди, которое проходило в тот же самый день, когда пропал наш дядя в городе Бракли[363]. Он спрашивал меня, видел ли я когда-нибудь такое представление, да еще посоветовал ни в коем случае его не пропустить и обязательно сходить, если предоставится такая возможность. По его словам, это был лучший из всех Панчей, которых он когда-либо видел, с его лучшей из лучших собакой Тоби, так он говорил. Собачка Тоби, ты знаешь, недавно появилась в этом представлении. Я только один раз видел их, но скоро у всех артистов будут такие собачки.
Теперь, само собой разумеется, тебе непременно захочется узнать, зачем я всё это пишу? Да я просто обязан это сделать, потому что это определенным образом связано с тем, что при моем разыгравшемся воображении я могу писать, хотя всё рассказанное мной ты, в чем я ни минуты не сомневаюсь, назовешь несусветным вздором. Сейчас я говорю о своем сне, который намерен изложить здесь на бумаге, и я должен предупредить тебя, что это один из самых странных снов, которые когда-либо мне снились, вполне может быть, он был навеян потусторонними силами. Тебе наверняка захочется понять, каким образом моя беседа с коммивояжером связана с исчезновением дяди Генри? Повторяю, ты должен сам всё увидеть, потому что я сейчас недостаточно адекватно воспринимаю происходящее, и не могу ничем помочь.
Сон начинается с того, что я представляю как раздвигающиеся в сторону занавеси. Причем, я ощущаю себя там, только я не могу понять внутри я или где-то снаружи. Передо мной люди, их немного с каждой стороны от меня, но я никого из них не узнаю или вернее я никак не могу вспомнить, кто это такие. Они молчат, словно воды в рот набрали, при этом всё они мрачные, а лица у них бледные, и смотрят они уставившись в одну точку перед собой. Начинается представление, только Панч и Джуди, пожалуй, на этот раз гораздо крупнее, чем они бывают обычно, а воруг фон из черных фигур, нарисованных на красновато-желтом фоне. Вокруг сцены, по каждой стороне, – кромешная тьма, но, не смотря на это, в центре достаточно света. Я весь на взводе, волнуюсь в ожидании, мне кажется, что я вот-вот услышу звуки чудесной свирели и тамбурина. Но вместо этого я слышу один-единственный и неимоверно ужасный, не могу подобрать другого слова, чудовищной силы удар колокола, неожиданный и громкий. Я не знаю как далеко он от меня, похоже где-то за моей спиной, в этот момент занавес взмывает вверх и представление начинается.
Похоже на то, что кому то пришло в голову переписать сценарий Панча и Джуди и сделать его постановкой театра ужасов. Во всяком случае, кем бы он не был это ему точно удалось. В главном герое появилось что-то демоническое, он постоянно менял свои приемы нападения, кого-то из своих жертв он поджидал в засаде, а если внимательно посмотреть на его лицо, то оно становилось страшным и приобретало какой-то желтовато-белый оттенок. Когда я смотрел на него, то мне начинало казаться, что лицо это сильно напоминает вампира с одного из кошмарных эскизов Фюсли[364]. С остальными персонажами Панч был предельно вежлив и угодлив, причем особенно сильно подлизывался к чужеземцу, который только и сумел произнести: «Шаллабала!», – а что ему ответил на это Панч я не расслышал. Наконец мы подступили к леденящему душу моменту смерти, удар с громким треском наносимый по их черепушкам, который всегда так веселил меня, на этот раз довел меня до отчаяния, мне казалось будто их черепа раскалывались, жертвы Панча трясло, они падали на пол и бились в конвульсиях. А ребенок, что казалось наиболее нелепым, всё еще оставался живым. Правда, потом Панч все-таки свернул ему шею. Наблюдая за тем, как ребенок захлебывался, задыхался и хватал горлом воздух я чувствовал, что все это происходит на самом деле, при этом я должен признаться, что в жизни своей не видел более жуткого театрального действия.
Каждый раз, после очередного убийства на сцене становилось заметно темней. И вот настал тот момент, когда убийство происходило уже в абсолютной темноте, поэтому я не смог сразу разглядеть жертву, а на это мне потребовалось время. Экзекуция сопровождалась жуткими сдавленными звуками захлебывающегося дыхания, а после этого Панч вышел и уселся на ступеньку сцены и начал обмахивать себя руками словно веером, и при этом посматривать на свои туфли, которые все были в крови. Склонив голову набок он так злорадно усмехался, что кое-кто из тех, кто был позади меня от ужаса закрыли лица руками, я тоже очень хотел поступить точно так. Вместе с тем сцена за спиной Панча опустела и на ней появился не фасад дома, как это бывает обычно, а нечто более масштабное и впечатляющее – лесная роща и пологий склон холма с очень правдоподобной, я бы сказал даже совсем настоящей луной, сверкающей над всем этим видом. Медленно на сцене появился объект, который как я вскоре разобрал был человеческой фигурой с чем-то оригинальным на голове, а что это было я с первого раза никак не мог разглядеть. Человек это не стоял в полный рост на ногах, а пытался ползти, или вернее пытался тащить свое тело, волоча свои ноги по полу со второго плана сцены по направлению к Панчу, который продолжал сидеть спиной к нему. Тут я должен сказать (хотя в тот момент мне так
