Телеграфист железной дороги Джорджии подтвердил, что сможет отправить телеграмму на имя Роба Кэмпбелла в Лондон, в Англию, по трансатлантическому кабелю — верно, мэм, есть такой. Впрочем, прежде он не посылал телеграмм в Лондон, в Англию.
Карандаш Скарлетт глубоко продавливал каждую линию на бланке для сообщений. «Ты нужен Розмари», — написала она и протянула было блокнот телеграфисту, но тут же снова схватила и дописала: «Ты нужен мне. Милый, возвращайся домой».
Глава 54 ГЛАЗГО
Тэзвеллу Уотлингу хотелось порвать бумагу в клочья, но он положил ее обратно в конверт и дал мальчику шестипенсовик.
Посыльный неуверенно дотронулся до фуражки.
— Сэр, вы передадите это мистеру Батлеру?
— Я найду его.
Полугодом ранее, когда Ретт Батлер зашел в офис Николета и Уотлинга, Тэзвелл с трудом узнал его. Некогда элегантный костюм теперь болтался на Ретте как на вешалке, лицо страшно постарело.
— Сэр?
Ретт крутил шляпу в руках.
— Я еду за океан, Тэз, — Лучше бы он вовсе не улыбался, такой печальной выглядела его улыбка, — Большое турне. Музеи. Исторические места. Изящное искусство.
После небольшой паузы он добавил:
— Я вот подумал… а не хочешь ли присоединиться ко мне?
Тэз чуть было не сказал, что октябрь для них самый напряженный месяц. Корабли уже выстроились возле пристани Николета, а хлопка поступало столько, что пришлось арендовать еще один склад. Но Тэзвелл глянул в опустошенные глаза опекуна и сказал:
— Конечно хочу.
Они сели на почтовый пароход, отправлявшийся в тот же день.
Красотка писала Тэзу о Ретте: «Радость моя, в худшем состоянии я его никогда не видела. Сначала Бонни Блу, теперь вот мисс Мелли. Даже если бы Ретт с мисс Скарлетт могли утешать друг друга, и то было бы нелегко, но они не в состоянии. Боюсь, Ретту больше почти не из-за чего жить».
Ретт ни о чем не рассказывал и только на входе в Бристольский канал, уже в Англии, упомянул имя Мелани Уилкс. Над белыми меловыми утесами кружили, то и дело опускаясь к самой воде, морские птицы.
— Мисс Мелли нельзя было обмануть, — произнес Ретт. — Мелани Уилкс всегда доверяла собственному сердцу.
Тэзвелл отвернулся, чтобы не видеть слез, струившихся по лицу опекуна.
О жене Ретта Тэз не спрашивал. Имя Скарлетт ни разу не сорвалось с губ Ретта — большего молодому человеку знать не требовалось.
В лондонской гостинице посыльный распаковал их багаж, пока Ретт сидел на кровати, безвольно свесив руки. Тэз хотел навестить Кэмпбеллов, но Ретт отказался, сославшись на усталость.
Тэз провел у Кэмпбеллов приятный вечер, возобновляя знакомство, а по возвращении в гостиницу Ретта там не застал. Привратник сказал, что Ретт не брал кеба, а отправился в Мейфэр[79]пешком.
— Джентльмен выглядел вроде как рассеянно, — добавил привратник, — Словно у джентльмена было что-то на уме.
Ни в одном из игорных клубов его не оказалось. Конечно же, они знают мистера Батлера. А что, мистер Батлер вернулся в Лондон?
Через трое суток, в той же одежде, в которой и пропал, Ретт вернулся в гостиницу, грязный и небритый. Скорее всего, он спал одетым.
— Бесполезно, Тэз. Не могу забыть. Выпивка, опий, женщины — никогда не думал, что прокляну собственную память, — Он перевел взгляд себе на руки, — Можешь ехать обратно в Новый Орлеан. Спасибо, что оторвался от работы ради меня, но…
Тэз сказал:
— Я налью ванну.
Роб Кэмпбелл снабдил их необходимыми аккредитивами и пообещал пересылать почту. Тэз купил билеты на пароход, направлявшийся в Дьеп. Позаботился о запасе свежих рубашек для Ретта и вовремя напоминал о том, что пора принять пищу.
Париж в декабре встретил их промозглым холодом, его знаменитые огни немилосердно обрисовывали черты разочарованного путешественника. Ретт никак не мог согреться и порой, выходя на улицу, надевал даже два пальто.
Подобно почтительному сыну, сопровождающему немощного родителя, Тэз ходил с Реттом в Лувр, собор Парижской Богоматери и в «Опера Гарнье», заполняя разговорами молчание. На прямой вопрос Тэза его прежний опекун вежливо отвечал, но сам почти никаких наблюдений не высказывал и ничего ровным счетом не предлагал.
Как-то вечером они миновали на рю дела Пэ группку возбужденных танцовщиц, заходящих в maison de couture[80]. Тэз приветственно приподнял шляпу и заметил:
— Существуют ведь и другие женщины.
— Как смеешь ты мне это говорить!
Глаза Ретта так яростно сверкнули, что Тэз даже отшатнулся.
Порой молодой человек просыпался ночью и видел, как Ретт сидит без сна возле окна. Лицо его заливал мертвенно-белый зимний свет луны.
