Насколько Свиттерс мог припомнить, Сегодня Суть Завтра как таковой напрямую интереса к змеиной магии не выказывал, будь то применительно ко времени или чему-либо другому. Однако ж благодаря этим косвенным размышлениям о шамане образ его всплыл в сознании, и внезапно, в этот самый миг – шмяк! бэмс! – Свиттерса осенило: словно на скотном дворе поросенка шлепнули веслом по заду. Возможно ли?… Да! Конечно же! Это же самоочевидно! Вот именно! Каждой частицей костного мозга Свиттерс чувствовал что не ошибся. И в восторге от своего открытия – эврика! – он напрочь позабыл обо всем на свете, о табу включительно, и едва не вскочил на ноги.
Он вовремя удержался, призвал себя к порядку, поудобнее возложил пятки на красноватый, смахивающий на булку камень, что служил им подпоркой, и откинулся назад, к хилому стволу. Над головой его покачивались лимоны – точно звезды из папье-маше в захолустном планетарии. Да, теория из разряда экстравагантных – эта угаданная им связь, – но весь фатимский феномен как таковой и сам по себе – полное безумие; и факт признания со стороны одной из ведущих конформистских организаций иным его не делает. Свиттерс был, ну, ежели не взволнован до глубины души эмоционально, то по меньшей мере возбужден интеллектуально; ему не терпелось поделиться своим «открытием» с Домино. Уж не так ли, как сама она поделилась с ним тайным пророчеством? Втравила его во всю эту кашу? Вопреки всякой логике – или это только так кажется? – ему представилась Ева, предлагающая расширяющий сознание змеиный плод своему эдемскому партнеру. Если делишься знанием, без последствий оно, как правило, не проходит.
Однако к добру или к худу, но только известить Домино ему не удалось. На протяжении всего дня Рожества она оставалась в затворничестве, плотно закутавшись в молитвы, хотя того ли ради, чтобы угодить Младенцу Иисусу, или Деве Марии, или Красавице-под-Маской – кто знает? Разочарованный Свиттерс еще немного поломал голову под благоухающим мебелью деревом, а затем побрел на ходулях в офис – послать электронное поздравление Бобби Кейсу. К вящему его изумлению, друг мгновенно откликнулся на изъявление чувств. «Ворох веселья и тебе, сынок. Мы тут в Оки разжились сырыми осьминогами с приправой и гарниром. А ты что поделываешь?»
Поскольку объяснить правдиво, что и как, Свиттерс ну никак не мог, он ответствовал, что убегает смотреть «Щелкунчика».
«Надеюсь, это та постановка, что с Тоней Хардинг», – отписал Бобби. На том дело и кончилось.
Забрав из башни остатки арака и вернувшись к себе, Свиттерс выпил, поразмыслил, еще выпил, еще поразмыслил. Не прошло и часа, как иссякли и мысли, и выпивка, и Свиттерс переключился на «Поминки по Финнегану», хотя продвинулся не дальше одной строчки в предисловии, где Стэн Геблер Дэвис писал о Джойсе: «Этот человек прожил интересную жизнь, что можно сказать о большинстве мужчин, питающих непреходящий интерес к женщинам, выпивке, высокому искусству и причудам собственного гения». Прервавшись обдумать это утверждение со всех сторон – гадая, отчего так трудно и мудрено одновременно вести жизнь интересную и жизнь добродетельную в традиционном понимании этого слова (ощущение такое, будто некая патология дуализма коварно превратила их во взаимоисключающие), – Свиттерс уснул и проспал до самого утра. Разбудил его настойчивый стук в дверь.
– Monsieur Switters! Le camion! Le camion![243]
– Пиппи? – Кому и быть, как не Пиппи; даже голос по ощущению казался веснушчатым и рыжим. – Что? Грузовик? Le camion? Pourquoi?[244]
Да, верно, прибыл грузовик. Грузовик, которого ждали не раньше чем через пару дней. Свиттерс уже склонялся к тому, чтобы сделать ему ручкой и укатить в следующий его приезд – ведь не пройдет и двух-трех недель, как машина объявится снова. Но тут вспомнил про свое «открытие», вскочил, как встрепанный, и принялся спешно укладывать вещи.
– Depcchez-vous![245]
– Да тороплюсь я, тороплюсь. Ou est[246]сестра Домино?
Пиппи заверила, что Домино встретит его у ворот. Так и вышло. Не произойди все так внезапно, она скорее всего плакать не стала бы, но так у нее не было времени подготовиться, и слезы одна за другой катились, точно дохлые пчелы по опрокинутым ульям щек, пока монахиня объясняла потрясенному водителю, что мужчина в белом костюме (Мужчина? Здесь?) и в инвалидном кресле желает доехать до Дейр-эз-Зора.
Шофер потребовал, чтобы Свиттерс ехал впереди, вместе с ним и его помощником, явно как из любопытства – он рассчитывал подробно расспросить пассажира, – так и из почтения и вежливости. Он уже завел мотор и теперь ждал – нетерпеливо, глазам своим не веря, – пока калека-американец и французская монахиня обнимутся на прощание.
Улыбка Домино, словно челн, рассекла каскады слез.
– И мне ли жаловаться? – произнесла она с бодростью, лишь наполовину наигранной. – Я сполна изведала силу любви мирского мужчины – и, однако ж, сохранила девственность в непорочности. Virgo intacta. – Она попыталась рассмеяться, но в горле словно застрял непоседливый комок.
– Один пирог да съесть два раза, – одобрительно откомментировал Свиттерс, подмечая, что собственный его голос звучит так, словно палкой провели по штакетнику. – Послушай. Мы ведь так и не успели поговорить. Насчет третьего пророчества, я имею в виду.
– Знаю, знаю. Уж слишком быстро все вышло. Ты смотри, непременно мне напиши – как только сможешь. Уж почту-то грузовик нам возит. – Монахиня нервно оглянулась на водителя.
– Нет. Послушай. Ты должна знать. Это не ислам.
– Не ислам?
– Ну, слово, послание, способное преобразовать будущее. Оно придет не от ислама. Оно придет от Сегодня Суть Завтра.
– О чем ты? – Неужто этот милый, милый мужчина и в самом деле псих?
– Пророчество гласит: подсказка донесется со стороны une pyramide.[247]Не les, aune. Единственное число. Со стороны одной-единственной пирамиды. Ты разве не помнишь, что голова у Сегодня Суть Завтра… да он сам – живая пирамида! Что бы он ни изрек, все приходит со стороны пирами…
– О-ля-ля! Да это безумие!
Водитель прогудел в гудок. Помощник, стоявший тут же, наготове – подсадить Свиттерса в кабину и сложить кресло, – хлопнул в ладоши. Свиттерс заставил их заткнуться, рявкнув нечто на разговорном арабском, равноценное «Да придержите ваших траханных верблюдов».
– Тебе лучше трогаться, любовь моя, – проговорила Домино.
– Ты смотри, хорошенько подумай, – не отступался Свиттерс. – Этот парень – ходячая пирамида.
– И что? Он – дикарь. Неграмотный шаман. Дитя природы, первобытный человек из джунглей, никакой связи с внешним миром.
