Ночь мы проводим в какой-то мрачной полудреме. Трудно крепко заснуть, будучи мокрым насквозь. Хорошо еще, что здесь не холодно. Температура держится днем и ночью стабильно: около тридцати градусов. Наш относительный покой трижды нарушает ночная стрельба. Утром в траве мы обнаруживаем трех мертвых скоракроков. Так окрестил Сергей помесь рака, скорпиона и крокодила.
И вновь, как и день назад, мы за завтраком слышим знакомое «Ук-хх! Ук-хх!» Все хватаются за оружие, но я жестом руки останавливаю нашу команду, беру бластер и выхожу вперед. Хватит расходовать боеприпасы на этих шипастых головастиков. Неизвестно, что ждет нас впереди. Прислушиваюсь, и когда в шуме дождя начинают различаться шлепки прыжков, стреляю на звук из бластера.
Ослепительная вспышка, и огромное облако пара с веселым свистом устремляется в небо. Прислушиваюсь еще раз. Тихо, только дождь шумит. Удачное накрытие. Я возвращаюсь к прерванному завтраку.
— Вот так мы теперь и будем с ними поступать, — говорю я и отрезаю от окорока приличный кусочек.
Мы продолжаем наш «земноводный» путь. Говорить стараемся поменьше. Когда после каждого слова приходится сплевывать попадающую в рот воду, речь становится невнятной и маловразумительной. Настроение — никуда. И подбодрить-то нечем. Не дай Время, скоро может получиться как у Бредбери. На одном из привалов Дмитрий ворчит:
— По-моему, у меня уже жабры отрастать начали. Не видно?
— Пока нет, — смеется Лена, — но чувствую, что и у меня к этому идет.
— Что, Дима, — спрашивает Вир, — наверное, жалеешь, что не остался у Кинбрусов, как хотел?
— Хм! Хотел бы я знать, кто из нас сейчас об этом не жалеет? Андрей Николаевич, вы как? Только честно.
— Если честно, Дима, то жалею. Что ни говори, попали мы весьма удачно. Можно было и другого перехода подождать.
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — бормочет Петр.
На одном из ночлегов Лена раскрывает ноутбук и какое-то время работает на нем. Внезапно она останавливается и задумывается. Решительно захлопнув компьютер, она говорит:
— Все верно. Это — отличный индикатор, позволяющий сделать заключение о том, что деятельность этих господ в данной Фазе уже развернута, — видя, что мы не понимаем, о чем идет речь, она поясняет: — Я имею в виду положение женщины. Если женщину унизить, лишить ее всех прав, сделать общедоступной, как в Фазе у Вира, что получится?
Исчезнет главный стимул к деятельности. Зачем преуспевать, бороться, завоевывать расположение женщины? Ведь можно пойти в этот дом и выбрать там себе любую, на свой вкус. И ни одна тебе не откажет. Как говорится: если уж бог хочет кого-то наказать, то прежде лишает разума. Если хочешь, чтобы общество побыстрее деградировало, унизь женщину, сделай ее бессловесной тварью, предметом общего пользования. Таких примеров в истории было немало. Мусульманские общины. Православная Русь до XXVIII столетия. Впрочем, об этом, по-моему, уже был разговор.
— А не преувеличиваете ли вы, Елена Яновна, силу полового влечения, как доминирующую составляющую в развитии человечества? — пытается возразить Сергей. — Хотя, конечно, половое влечение — вещь серьезная. Но есть же и другие стимулы. Деньги, слава…
Лена усмехается и хочет возразить, но я опережаю ее, напевая слова старой песенки:
— Есть у каждого в резерве деньги, слава и консервы, и могила, занесенная песком. Ты, Серега, думаешь, что Лена преувеличивает? Нет, друг мой. На мой взгляд, она даже преуменьшает. Ты сказал: «Деньги, слава». А для чего? Для чего нужны деньги, слава, власть, наконец? Все, что человек ни делал за всю историю своего существования, он делал во имя женщины, подбодряющей его благосклонным взглядом и ласковыми словом. Я не говорю об искусстве, оно целиком порождено половым стремлением… Грубовато звучит. Скажем: любовью. Причем любовью разнополой, как бы ни исходили на дерьмо сторонники однополой «любви». Такая, с позволения сказать, «любовь» не может ничего породить, кроме черной порнухи. Она сама по себе бесплодна. Но вернемся к отношениям между мужчиной и женщиной. Лена Хайнлайна цитировала: «Поищите в библиотеках, картинных галереях, в патентных бюро что-либо, созданное евнухами». А я пойду дальше. Я уже говорил об этом, но повторюсь. Поищите там творения мусульман или Руси допетровской эпохи. Не найдете. Там, где не было служения женщине, не было ни искусства, ни науки, потому что не было стимула к движению вперед. Лена верно сказала. Это — хороший индикатор. Там, где половые отношения опошляются, низводятся до уровня отправления естественных надобностей, там пахнет серой. Значит, наши «друзья» уже здесь, они уже работают.
— Но зачем? — задумчиво говорит Анатолий. А Сергей спрашивает меня:
— Андрей Николаевич, вы обнаружили, что эти неизвестные деятели успешно работают в нашем Мире. Что же ждет наш Мир? Какое ему уготовано будущее? Неужели такое же, как Миру, откуда родом Вир?
— Вряд ли. Все-таки тот Мир в своем развитии сильно отставал от вашего. А вот какое его конкретно ждет будущее, я пока ответить не берусь. Мы пока не знаем, какую конечную цель преследуют эти женоненавистники. Но в любом случае ничего хорошего ваш Мир не ожидает. Эти деятели впустую трудиться не будут.
— И ничего нельзя сделать? Никак нельзя предотвратить это?
— А чем мы, по-твоему, занимаемся? Если ты считаешь, что мы с Леной, Толей и Наташей предпринимаем увеселительную прогулку, ты заблуждаешься. В той Фазе, куда нас загнал Старый Волк, можно было увеселяться куда лучше. Во всяком случае, веселее, чем здесь или в убежище с крысами и ракопауками. А если быть откровенным, то и веселее, чем у вас. Для того мы и пошли из Фазы в Фазу, чтобы узнать все. А узнав, придумать, как противостоять им, как с ними бороться. Еще месяц назад информации у нас было крайне мало. Сейчас ее значительно больше. Но все равно недостаточно, чтобы делать окончательные выводы. Надо идти дальше.
— Идти, так идти, — вздыхает Сергей.
Интересно. У него есть альтернатива? Впрочем, я говорил им, что они вольны отстать от нас, где пожелают. Но, наверное, Сергей не такой извращенец, чтобы решить остаться здесь.
Мы теряем счет мокрым дням, ночам и километрам. Пиявки и скоракроки уже не производят на нас никакого впечатления. Они просто не умеют подбираться скрытно. Мы замечаем их самое меньшее за тридцать метров. С такой дистанции промахнуться невозможно. Еще дважды ликвидируем лягушачьи стаи. Бьем по звуку на приличном расстоянии из бластера.
Но ни в какое сравнение с этими невинными зверушками не идет дождь. Дождь, не прекращающийся ни на минуту. Он не ослабевает и не усиливается. Он просто льет, льет и льет. И еще, никакого движения воздуха. Кажется, что туча зависла над этим местом навечно, и дождь не кончится, пока из нее не выльется вся влага. Судя по ее размерам и цвету, до этого очень и очень далеко. И мы идем, ругаясь про себя и проклиная климат этой Фазы. Хорошо еще, что наши ранцы герметически закрываются и непроницаемы для воды и пыли. На нас самих давно уже нет сухой ниточки.
