Раздался противный писк. Из-под капота повалил пар, глянул – горит лампочка, стрелка температуры зашкалила… закипел, наверное, перегазовал… ну ничего, бывает. Может, вентилятор не работает. Заглушил – и под писк выходящего пара вылез из машины со своим автоматом в руках. Осмотрел территорию – повезло, чисто. Постоял, дыша свежим морозным воздухом, – эка прижало, градусов пять-семь минуса. Потом полез в кузов опять оборудовать печку, делать ужин и готовиться ко сну. До утра ничего предпринимать не буду. На сегодня с меня хватит.
…Костерок был такой, маленький… дежурный. Но вроде и греет. Хотя сидишь на бревнышке далеко – а тепло. И вообще хорошо. А кругом ночь. Вот что еще надо-то. Ночь, огонь… И тяжесть в руках… Такая, дающая уверенность. Смерть для тех, кто не наш. А Смерть – она вообще-то с нами. Вот она вокруг, где-то ждет и ходит… к кому? А она и сама не знает. Она девушка неразборчивая, ей все годны. А все же она с нами. Тут кругом все чужие – а значит, мы ей обеспечим новых знакомцев. Ну или нас с ней познакомят. Но постараемся наоборот. Хорошо-то как… легко. И есть цель, и она проста. Сделать так, чтобы Смерть не скучала. А для кого это все? Зачем? Мне это надо? Мне ведь нужен этот костер в ночи, и эта тяжесть в руках… и чтобы было кого убить. А больше мне не надо… так для кого?
– Наверное, это для них?
Дашка смотрит как-то… не так, как раньше. Да и я… почему-то смотрю на нее иначе. Для кого «для них»? Смотрю в сторону, куда она показывает. Оказывается, это берег Реки. А на том берегу… на Той Стороне… Там огоньки… я вижу дома… внутри них тепло… не так, как от костра… тепло другое, оно не от чего-то, оно отовсюду. Там о чем-то говорят, смеются дети. Пахнет чем-то… печным дымом, хлебом… жизнью, наверное. Там… хорошо? Да, там хорошо. Там ИМ хорошо. А мне почему-то здесь лучше. Этот костер греет… и тяжелое в руках… и голодная, охочая до свежих людей девушка в белом бродит поодаль…
– Ты слишком увлекся. Тебе не кажется?
– Ты о чем?
– Об этом. Ты думаешь, что тебе это нравится… но это уже не так. Ты привык. И ты так живешь.
– Это разве плохо? Я… я, правда, думаю – наверное, это – ИМ. А мне хватит костерка и того, что тяжелит руку. Может, это и хорошо? Ведь кто-то должен не давать скучать… ей. Иначе она придет к ним, на тот берег… А это будет плохо.
– Ну да. Ты прав. Но… ты слишком долго пробыл на этой стороне. Ты уже не сможешь вернуться.
Дашка уже стоит на другом берегу, за широкой рекой. Но вижу я ее словно перед собой.
– Ты понимаешь, ведь ОНА не отпустит тебя. Ты уже очарован ею. Ты слишком долго был за рекой. Ты посмотри на себя внимательно – ничего не видишь?
Смотрю… да нет вроде… Не понимаю только… Вроде же прохладно… а пара изо рта у меня нет. И еще вдруг вижу… от меня нет тени.
– Это что? Ты… ты хочешь сказать, что я умер? Но ведь я еще жив! Я вовсе не мертвец! Я живой, и я чувствую это! Смотри, – я старательно дышу – и вижу пар, вновь появляется тень. – Смотри, я жив!
– Да, ты жив. Знаешь, как называли таких, в глубокой древности? Навьями. Вроде как и живой. А вроде как и нет. Ты ушел на эту сторону Реки, сам, и подобру, быть может. Но ты слишком долго там пробыл. Тебе уже не вернуться назад. Кто уходит туда ненадолго, тот живет и там, и тут. И потом возвращается. А тебя уже тут и не осталось. Ты весь там. Жаль, но тебе уже не вернуться. Прости.
Она смотрит грустно. С того берега, но глаза ее совсем рядом, я вижу ее лицо. Печальная улыбка, почти гримаса. Она словно бы извиняется за то, что должна мне это сказать. Становится очень грустно, я чувствую, как что-то щемит в груди и обрывается… Надо просто отвернуться, сделать шаг… Но я оглядываюсь – уже поодаль горит костерок… а вон тихо бредет девушка в белом… там же холодно… зачем мне это? Может, действительно вернуться в тепло, туда, где смеются дети и пахнет хлебом?
Проносит какой-то нехороший сквозняк… словно пахнуло плохим дымом, криками, кровью, болью… И девушка в белом как-то возбужденно напряглась, словно почуяв добычу… Или показалось? Или все же – пусть костерок прогорает, а я…
– Дашка, я вернусь. Обязательно. Вот только… я просто покараулю до утра, мало ли… и вернусь. И все будет хорошо. У нас тоже в доме запахнет хлебом, и будут смеяться дети. Я только посмотрю, чтобы ОНА не пошла куда не надо. И тут же обратно. Правда. Я вернусь к тебе.
– Вернешься. Врешь, конечно. Но все равно хорошо. Возвращайся. Ты нужен. – Дашка улыбается, хотя в глазах слезы. – Приходи.
– Я приду.
Наши руки встречаются над Рекой, я ощущаю ее ладонь… какие-то секунды. Целую вечность.
Альбу Даша сменила через три часа, но он сказал, что «ну его на, ибо холодно очень», и, закрыв броневик на замок, благо Митрич эту опцию предусмотрел, ушли спать в тепло. В вагончике всю ночь подтапливали печь, и спалось комфортно. Утром по-тихому отзавтракали, Альба притащил из броневика данные Асакурой в дорогу наборы суши – как он их назвал – «Блинский отдых»; Даша посмотрела – ну да, «Каникулы гейши» – так и есть. Интересно, кто придумывает такие названия?
После завтрака заглянули в «штабной» КамАЗ – и сразу все как-то закрутилось. Оказывается, из Питера сюда, ну, точнее – в Волхов, как раз вчера пришла какая-то разведгруппа. Но они установили контакт и идут дальше на Кириши, потом на Бокситогорск – Пикалево – Тихвин, а часть из Киришей пройдет по трассе до города… ну если получится. Вроде и авиация какая-то летает. В общем, постепенно все приходит в движение. Но раз и они с Альбой ехали в Питер – им приготовили копию пакета, отданного разведгруппе. Ибо они явно раньше доберутся. Альба каким-то чудом отжал заправку соляркой. Пока переливали, вокруг все ходил пожилой военный, осматривая броневик, и завистливо крякал. Сказал, что сделано аккуратно и качественно, – и действительно, только теперь Даша обратила внимание – да, все люки-двери обварены рамками из проволоки, сверху водостоки, подклеены резиновые уплотнители. Покрашено везде хорошо, с грунтовкой, на совесть. Стало даже немного стыдно – Сережа, видно, старался… но, с другой стороны… В общем, все нормально, да. Еще раз все проверив, распрощались и двинулись дальше. Потянулись поля, покрытые инеем, – ну да, сегодня ночью знатно подморозило. Впрочем, печка работала исправно, в машине было тепло.
Проезжая Кисельню, Даша подтянула поближе автомат, но тут уже не понадобилось: с мстительной улыбкой она осмотрела развалины тех домиков, откуда стреляли в нее. Похоже, тут прошлись чем-то более мощным, чем просто стрелковым оружием. Что-то вроде того бронетранспортера в Лодейном, а то и посерьезнее. Ну и славненько, вполне заслуженно.
Когда доехали до синявинских садоводств, даже спокойный Альба переменился в лице. Даша, хотя и видела это уже, тоже ощутила какой-то озноб. Даже словно больше их тут стало. Или просто так кажется. Ехали вдоль бредущих по обочине, Альба старался объезжать и идущих по дороге. Ну да, подумала Даша, они же там ТАКОГО не видели… везучие. Подъехали к развязке у моста – и поняли: там… если только напролом. Альба мотнул головой, и Даша настаивать не стала. Даже непонятно – пройдет ли «Урал» через такое… да и пробовать незачем. Поехали через Синявинские Высоты, на Кировск. На повороте к птицефабрике Альба вдруг матернулся, машина пискнула тормозами, ее чуть повело, потом глухой удар, подпрыгнула, и только потом, проехав еще немного, остановилась.
