Сильвия занялась чаем, не отрывая глаз от того, что делали ее руки. Она поставила перед инспектором чашку, подтолкнула к нему сахарницу и, закончив с этим, стала крошить свой кусочек хлеба. Тишина. Ребекка на кухне стала напевать какую-то мелодию — песню времен Освободительной войны. Это делалось, чтобы разозлить инспектора, но он, видимо, песню не узнал.
И тут, к счастью, послышался звук приближающегося автомобиля, вот он остановился под окном, подняв фонтаны пыли. Из него вылез механик в нарядном синем комбинезоне. Господин Пхири поднялся.
— Кажется, это моя машина, — сказал он рассеянно, как человек, который что-то потерял, но не помнит, что и где. У него было смутное ощущение, что вел он себя неподобающим образом… хотя нет, с чего бы это, ведь он все делал правильно.
— Я очень прошу вас рассказать родителям о нашей встрече. Скажите им, что я молюсь за них.
— Хорошо, скажу, когда увижу. Они живут в буше, около «точки роста» Памбили. Они уже старики.
Господин Пхири вышел на веранду. Над кустами гибискуса порхали бабочки. В кронах деревьев щебетали птицы. Чиновник сделал три шага к своей машине, сел на заднее сиденье, и автомобиль скрылся в клубах пыли.
В столовую вернулась Ребекка и, вопреки обычаю, села за стол. Сильвия налила ей чаю. Некоторое время все молчали. Потом Сильвия сказала:
— Я из больницы слышала, как орет этот идиот. Он докричится, что у него инсульт будет.
— Да, да, — сказал священник устало.
— Какой позор, — продолжала Сильвия. — Эти дети, они ждали товарища инспектора неделями. Инспектор сделает то, инспектор сделает это, инспектор привезет нам книги.
Отец Макгвайр перебил ее:
— Сильвия, но ничего же страшного не случилось.
— Что? Как вы можете говорить…
Ребекка проговорила будто про себя:
— Стыд, вот стыд-то какой.
— Как вы можете быть таким хладнокровным, Кевин? — Сильвия нечасто называла священника мирским именем. — Это же преступление. Этот человек — преступник.
— Да, да, да, — ответил священник. Наступила довольно долгая пауза. Потом он продолжил: — Тебе не кажется, что такова вся наша история? Сильные вырывают хлеб изо рта у слабых, а слабые перебиваются как могут.
— И неужели ничего нельзя сделать, неужели все так и будет продолжаться?
— Скорее всего, — вздохнул отец Макгвайр. — Но мне интересно, как ты воспринимаешь это. Ты всегда удивляешься, когда сталкиваешься с несправедливостью. Но так уж устроен этот мир: он несправедлив.
— Но им ведь столько всего обещали. Им обещали, что после Освобождения они получат… получат все.
— Так политики всегда дают обещания, а потом их нарушают.
— Я верила всему тому, что нам говорили, — сказала Ребекка. — Я была дура, когда радовалась Освобождению. Я думала, они хотят сделать то, что обещают.
— Они и хотели, разумеется, — сказал священник.
— Я думаю, что наши вожди стали плохими, потому что мы прокляты.
— О, Боже милостивый! — воскликнул священник, наконец не сдержавшись. — Я не собираюсь сидеть здесь и слушать эту чепуху. — Однако он не встал из-за стола и не ушел.
— Да, — стояла на своем Ребекка. — Это все из-за войны. Это из-за того, что мы не хоронили убитых на той войне. Вы слышали, что на тех холмах, в пещерах, до сих пор лежат скелеты? Слышали? Мне Аарон говорил. А если не похоронить мертвых так, как велят нам наши обычаи, то они вернутся и проклянут нас.
— Ребекка, ты же одна из самых умных женщин, каких я знаю…
— И теперь еще СПИД. И это тоже проклятье. Ничего другого не может быть.
Сильвия сказала:
— Это вирус, Ребекка, а не проклятье.
— У меня было шестеро детей, а теперь только трое, и скоро останутся двое. И каждый день на кладбище появляется новая могила.
— Ты когда-нибудь слышала про «Черную смерть»?
— Я бедная черная женщина, откуда мне знать? — Эта ее присказка означала, что на самом деле Ребекка прекрасно знает то, о чем ее спрашивают, но не желает подавать виду, а хочет, чтобы сказали за нее.
— Была эпидемия такой болезни в Азии, и в Европе, и в Северной Африке. Тогда погибла треть населения, — пояснила Сильвия.
— Инфекцию разносили крысы и клопы, — добавил священник.
— А кто говорил им, куда нести болезнь?
— Ребекка, это была эпидемия. Как СПИД. Как худоба.
— Это Господь рассердился на нас, — стояла на своем Ребекка.
— Да храни нас всех Господь, — сказал священник. — Я становлюсь слишком стар, я возвращаюсь в Ирландию. Я возвращаюсь домой.
Отец Макгвайр сделался брюзглив — брюзглив, как старик. И выглядел он тоже неважно — но это по крайней мере не от СПИДа. У него недавно вновь случился приступ малярии. Священник был изможден.
Сильвия тихо заплакала.
— Я собираюсь прилечь на несколько минут, — объявил отец Макгвайр. — И я знаю, что моему примеру ты все равно не последуешь, бесполезно говорить что-либо.
Ребекка подошла к Сильвии, помогла ей встать, и вдвоем они пошли в комнату Сильвии. Черная женщина уложила белую на кровать, и та опустилась голову на подушку, прикрыла глаза ладонью. Ребекка встала возле кровати на колени и обняла Сильвию за плечи.
— Бедная Сильвия, — проговорила она и запела детскую песенку — колыбельную.
Рукав платья Ребекки свободно висел вокруг ее плеча. Прямо перед глазами сквозь неплотно сжатые пальцы Сильвия видела эту худую черную руку, а на ней — язву. Эти язвы были ей слишком хорошо знакомы. Только этим утром она осматривала женщину с такими же. Плачущий ребенок, которым только что была Сильвия, исчез, на его место вернулся врач. У Ребекки СПИД. Теперь, когда перед ней было явное доказательство, она не могла больше таить от себя то, что знала, конечно, уже давно: у Ребекки СПИД, и поделать с этим Сильвия ничего не может. Она закрыла глаза, притворилась, что засыпает, и вскоре услышала, как Ребекка тихо выходит из комнаты.
Сильвия неподвижно лежала на спине. Потрескивала раскаленная железная крыша. Сильвия глянула на распятие. Потом посмотрела на разнообразных дев в синих облачениях. Она сняла четки с крючка в изголовье кровати, подержала в пальцах. Стекло бусинок было теплым, как человеческая плоть. Сильвия повесила четки обратно.
Напротив нее женщины Леонардо заполняли половину стены. Насекомые уже добрались до прекрасных лиц, края репродукций превратились в кружева, пухлые детские конечности покрылись пятнами.
Сильвия заставила себя подняться с кровати и пошла в деревню, где ее дожидалось множество разочарованных людей.
«Внучка известной нацистки, дочь активного деятеля коммунистической партии, Сильвия Леннокс нашла укрытие в сельской Цимлии, где открыла частную клинику на средства, украденные из местной муниципальной больницы».
