а Марс будет гореть багровой пылью.
Звуки выстрелов заставили ее повернуться к развалинам фермерского дома. Рассел и Грейс бежали по мрачной местности, убивая бегущих демонов. Позади них вихрь был еще массивнее, чем раньше. Делия отчаялась. Почему-то она ожидала, что после смерти Гленна она закроется.
Она присела рядом с его тлеющими останками. Там, среди развалин, лежало сердце Гленна, слитое с Менгиром, и клубилась чернота. Она снова посмотрела на вихрь и поняла, что сердце Менгира — это уменьшенное зеркальное отражение пустоты, врата и ключ.
Делия осторожно шагнула вперед. При появлении первых дурных мыслей она отступила и в досаде сжала руки. Должен был быть способ, даже если голубая аура угасала.
Сердце Гленна билось, насмехаясь над ней даже в смерти.
* * *
Бирн хромал к краю зарослей. Перекинув веревку через плечо, он тащил по слякоти труп сестры Мэйбл. В ее глазах все еще светилась лазурь. Он видел, что сделала Делия и что осталось от сестры Мэйбл. Подумать только, эта сука могла использовать свою собственную кровь для этой дурацкой статуи Иисуса вместо детской, вместо его собственной.
Он потянул сильнее, бедра горели от напряжения, разбитые плечи скрежетали и ныли, когда он тащил мертвую монахиню к линии деревьев, и когда он обогнул кукурузное поле, то увидел Делию, в человеческом облике, как и он, облитую кровью Гленна Амарока. Она была ранена, но эти раны и дыры затянулись. Когда-то он был таким же молодым, но теперь его раны затягивались с большим трудом. Многие из этих новых ран останутся навсегда.
Делия посмотрела на него, потом на монахиню.
"Мистер Бирн. Что вы делаете с сестрой?"
"Подумал, что она может нам понадобиться".
Делия покачала головой. "Она была доброй христианкой. Она заслуживает лучшего, чем то, что я с ней сделала".
"Тебе пришлось это сделать, детка".
"Я могла бы пристрелить ее первой. Пусть бы она ушла спокойно".
"Трудно думать о таких вещах, когда ты одержима волчьими желаниями. Кроме того, ты должна была действовать быстро. Ты поступила правильно". Он посмотрел на тлеющие части тела и, увидев оторванную голову Гленна, подошел к ней и сплюнул. "Увидимся в аду, брат".
"Это еще не конец", — сказала Делия. "Портал — он все еще открыт".
Она кивнула головой в сторону черной фигуры на земле. Бирн наклонился вперед, понимая, что это такое.
"Эта штука", — сказала она. "Она как-то связана с порталом. Я не думаю, что он закроется, пока мы не уничтожим камень и сердце Гленна. Я хотела взорвать их, но…"
"Они не сгорят".
“Я даже не могу его поднять. Когда я это делаю, это затрагивает что-то во мне, искушая меня темными мыслями. Я боюсь, что если я буду держать его в руках, зверь внутри меня возьмет верх”.
“Так и будет”.
“Глупый вопрос, но… ты можешь его поднять?”
“Думаю, если я это сделаю, я буду на том же пути, что и старина Гленн. Менгир — это древнее зло, уменьшенное до своей самой чистой формы. Ни один волфен, каким бы чистым ни было его сердце, не может устоять перед его зовом. Это окрашивает твой разум, и тот зверь внутри тебя, о котором ты говоришь, ну… он берет верх навсегда.”
Делия прислонилась к дереву, измученная войной и обремененная непосильным бременем защиты мира. Все, чего она хотела, это убить людей, которые убили ее родню, что, по мнению Бирна, было достаточно благородным делом. Теперь бедный ребенок был защитником всего человечества, чертовски трудная задача для девочки-подростка.
“Когда они похоронили сердце Джаспера, — сказал Бирн, — сестры сделали специальный амулет, чтобы поместить его в него, и они благословили его, иначе они не смогли бы прикоснуться к нему, не будучи отравленными и не превратившись в живых мертвецов, как тот доктор. А Менгир они хранили внутри священного символа — статуи Христа — и он был запечатан в камере, всегда наполненной кровью невинных, кровью, превращенной в своего рода святую воду, чтобы сдерживать силу камня, скрывать ее от таких людей, как Койоты.”
“Итак… нам нужен амулет? Христианский символ, чтобы нести его в себе, чтобы он не превратил нас в…”
”В вулфена не лучше, чем тот, которого ты только что убила".
Она вздохнула. “Где мы возьмем амулет? Нет времени возвращаться в часовню и…
“Я думаю, амулет тут ни при чем. Дело не в самой камере, а в том, что ее очищает.”
Брови девушки сошлись еще ближе. Она уставилась на него и проследила за его взглядом, когда он посмотрел вниз на связанное тело сестры Мэйбл.
Делия пошевелилась. “Ты думаешь…”
Бирн присел на корточки рядом с монахиней.
Делия не оставила большой части шеи Мэйбл. Все, что удерживало ее голову, — это раздробленное звено позвонка и несколько кусочков плоти сзади. Он засунул два пальца в ее мертвые, белые глаза, вдавливая их в глазницы. Делия ахнула и отвела взгляд. Он засунул большой палец в рот Мэйбл, положил другую руку на позвонок и потянул вверх, расколов череп. Она светилась в его руках, и от этого света его затошнило, но если она и обожгла кожу, он был слишком онемевшим от других ран, чтобы почувствовать это.
Ему придется действовать быстро с сердцем-менгиром. Если он будет удерживать его слишком долго, его разум никогда не выйдет из плена его злобы. Он потянулся к менгиру и прикусил язык, чтобы боль отвлекла его от мыслей, которые камень вложил в его голову. Его разум содрогнулся в припадке садистских желаний. Видения человеческой резни вспыхнули перед его мысленным взором: тела, растянутые на дыбах, малышей, приготовленных заживо, шкуры его жертв, запихиваемые ему в рот, пока они кричали и корчились, женщины, изнасилованные его массивным телом оборотня, пока они не были стреножены и не умерли от шока.
Бирн просунул сердце-менгир под челюсть мертвой монахини и ввел его во впадину ее отрубленной головы, затем перевернул череп вверх дном, поместив в него сердце и камень. Сердце менгира пульсировало, но его чернота была поглощена волнами благословенной голубой крови, приглушая влияние камня. Его разум был освобожден, как и
