“Но почему вы так горько плачете? Какое несчастье вас постигло?” — “Ужасная, постыдная смерть. И пока я не буду отомщена, моя душа вынуждена скитаться”.
Но теперь этим скитаниям пришел конец.
Николас почувствовал, как сзади приближается Жюстина, и его охватил безмятежный покой, словно он вернулся в родной дом, окруженный знакомыми с детства высокими соснами. Теплый ветерок ласково согрел его изнутри, и он закрыл глаза, почувствовав прикосновение ее рук и губ.
— У тебя все в порядке?
— Да. Да. — Они тихонько покачивались, как два листа на ветке. — Море сейчас такое синее.
— Это потому, что в нем отражается Небо. Жюстина прижалась щекой к его плечу.
— Мне недостает Дока Дирфорта.
— Мне тоже. — Николас посмотрел на море. — Скоро приедут его дочери.
— Должно быть, Сайго искал там отца — но причем тут Док?
— Не знаю, — мягко сказал Николас. — Наверно, он что-то заподозрил. — Но его мысли были далеко.
Потом они обедали на веранде, и ветер трепал ее волосы и уносил бумажные салфетки далеко в лиловые дюны.
Мимо них по пляжу прошли, держась за руки, мужчина и женщина; на влажном песке оставались следы их босых ног. Впереди с радостным лаем, высунув язык, бежал ирландский сеттер; в лучах закатного солнца его шерсть сверкала малиновыми бликами.
— Ты хочешь вернуться? — спросила Жюстина. — В Японию. Николас посмотрел на нее и улыбнулся. Он подумал о предложении ее отца.
— Пожалуй, нет. — Он откинулся на спинку стула, который тихонько скрипнул. — Когда-нибудь... Мы съездим туда вдвоем, как туристы.
— Ты никогда не будешь там туристом.
— Можно попробовать.
Далеко на горизонте виднелись лодки с высоко поднятыми парусами. Где-то на пляже слышалась музыка. Жюстина начала смеяться.
— В чем дело? — спросил Николас, заранее улыбаясь.
— Просто я вспомнила, как ты пришел за мной в дискотеку. — Ее лицо стало вдруг серьезным. — Лучше бы ты все рассказал мне тогда.
— Я не хотел тебя пугать.
— Я боялась бы, — сказала она, — только за тебя. Николас встал и сунул руки в карманы.
— Ведь все уже кончено, правда?
Жюстина смотрела на него, наклонив голову, и последние солнечные лучи, отраженные от воды, падали на ее лицо.
— Да, — согласился Николас, поглаживая гипсовую повязку на руке. — Теперь все кончено.
Он дремал, лежа на боку, когда Жюстина вышла из ванной. Она погасила свет, и Николасу показалось, что луна опустилась за зыбкую линию горизонта.
Он услышал, как она тихонько юркнула в кровать и поправила свою подушку, потом почувствовал тепло ее тела рядом с собой. Казалось, между ними струится электрический ток.
Николас думал о Юкио, и по всему его телу разливалась волна изнеможения. Он знал теперь, что его страх перед Юкио был одновременно и любовью. Ее животная чувственность неудержимо привлекала его и не давала ему покоя. Но Николас отчаянно боялся признаться в том, что такая же чувственность есть и в нем самом, и способность Юкио разбудить ее заставляла его страдать.
Николасу было горько сознавать, что все эти годы он жил с мыслью о ее предательстве. И все же теперь, когда он узнал, что она любила его, Николас почувствовал облегчение. Её давно уже не было рядом с ним, если не считать снов. Но память остается, и он сделает для нее то, что делал для своих родителей: в день ее рождения он будет зажигать ароматические свечи и читать молитвы.
Жюстина зашевелилась, и Николас перевернулся на спину. Она положила голову на правую руку, а левую спрятала под скомканную подушку. Он слышал ее тихое ровное дыхание...
В высоком доме, наполненном золотистыми солнечными лучами и глубокими косыми тенями, падающими на голый деревянный пол, Николас встретил Со Пэна. Он, казалось, совсем не постарел с тех пор, как к нему приходили полковник и Цзон. Высокий и худой, с блестящими черными глазами и длинными ногтями на тонких пальцах, он стоял посреди сводчатой комнаты и испытующе смотрел на Николаса.
— Ты принес мне прекрасный подарок. Я очень тебе благодарен.
Николас оглянулся по сторонам, но ничего не увидел. Только он и Со Пэн. Николас ничего не понимал.
— Где я?
— Это неважно, — сказал старик.
— Я не помню, как сюда попал. — Николаса охватила паника. — Я не смогу снова сюда прийти.
Со Пэн улыбнулся и его длинные ногти тихонько стукнулись друг о друга.
— Ты здесь уже был однажды. И ты снова найдешь сюда дорогу.
И Николас остался один в этом доме, глядя на свое отражение в длинном узком зеркале.
* * *
Его разбудил мягкий рассветный луч. Жюстина еще спала. Николас осторожно приподнял одеяло и встал с кровати.
Он тихо умылся, оделся и прошел на кухню, чтобы приготовить чашку зеленого чая. Он размешивал чаинки снова и снова, до тех пор, пока они не растворились. Наверху образовалась тонкая пенка, бледно-зеленая, как осенний туман в горах Японии.
Николас не спеша сделал глоток, наслаждаясь ни на что не похожим горьковатым вкусом. Потом он прошел в гостиную, включил подсветку в аквариуме и покормил его обитателей.
Выдалось замечательно ясное утро. Высоко в небе неподвижно стояли облака; их контуры были резко очерчены, словно рисунок на мраморной плите. Николас открыл дверь, впуская густой и влажный запах моря.
Жюстине снился человек, у которого на лице был один только рот, точнее, безгубое отверстие, как линия горизонта во время приближающегося урагана, черное и зловещее.
Этот рот открывался и закрывался; из него доносился шепот, и каждое слово ударом хлыста впивалось в сердце Жюстины, оставляя на нем глубокие рубцы. Она старалась собраться с мыслями, понять, что происходит, но этот зияющий рот смущал ее, и она лежала, неподвижная и беспомощная.
Единственный способ заставить его замолчать — это выполнить то, что он велит.
Теперь Жюстине хотелось проснуться. А может быть, и нет. Она не знала. Она начала скулить. Во сне? Или наяву? Чего она хотела? Проснуться? Или продолжать спать? Жюстина была в ужасе, и с каждым мгновением этот ужас нарастал.
Она начала бороться. Она почувствовала стальные тиски на своих руках.
И тогда ее глаза открылись.
* * *
Когда Жюстина вошла в комнату, Николас стоял на коленях лицом к окну, с закрытыми глазами. Перед ним дымилась чашка с зеленым чаем. Его дух парил высоко в чистом небе, достигая облаков.
В Жюстине горел холодный тихий огонь. С широко раскрытыми глазами она крадучись прошла мимо аквариума; бледно-желтая ночная рубашка окутывала ее как туман.
