Поскольку университетский водитель уже закончил смену, Шпигель предположил, что придется прогуляться до ближайшей станции метро, где дежурят такси, но, когда он вместе с Андреа спустился вниз, рядом с домом обнаружилась высматривающая клиента машина. Профессор поговорил с водителем, Андреа тем временем забралась на заднее сиденье.
Вместо того чтобы ехать обратно к отелю, такси устремилось по Грайфсвальдерштрассе, и водитель не снижал скорости, пока слева не возник парк.
— Народный парк Фридрихсхайн, — сообщил водитель своей пассажирке.
Они проехали вдоль южной стороны парка, полюбовались памятником.
— Памятник Ленину, — на ломаном английском сообщил добровольный экскурсовод. — Новый. Работы Николая Томского.
— Я бы предпочла поскорее вернуться в отель, — оборвала его Андреа.
— Без проблем.
Он повернул в сторону центра и въехал в район Пренцлауэрберг.
— «Фольксбюне»… театр, — продолжал он комментировать. На миг глаза водителя и пассажирки встретились в зеркале заднего вида.
— Отель «Нойе», Инвалиденштрассе, — настойчиво повторила Андреа. — Будьте добры.
— Вы подождать, — на своем невозможном английском ответил водитель.
Возле станции метро «Зенефельдерплац» он свернул, проехал мимо еврейского кладбища на Бельфортерштрассе, где, по словам Шпигеля, располагался его прежний «особняк». Водитель еще раз повернул влево, постоянно проверяя в зеркальце заднего вида, нет ли за ним «хвоста».
— Водонапорная башня, — сообщил он. — Там в подвале наци убивали людей.
На этот раз Андреа уже не пыталась отказаться от экскурсии.
— Хорошо, — одобрил водитель. — Не волноваться.
Он пересек Кольвицплац и резко свернул налево к казармам. Ловко и быстро нырнул под центральную арку, проскочил первый двор и еще одну арку и затормозил в кромешной тьме второго внутреннего двора. Распахнул дверцу, помог пассажирке выйти и под руку подвел ее к дальнему подъезду.
— Верхний этаж. Справа, — сообщил он. — Рука по стене — очень темно. Я ждать здесь.
Она вздрогнула — не от холода, от неприятного чувства, как будто чужие пальцы сыграли на клавишах ее ребер.
Снежный Барс видел сверху, как подъехала машина, и успел надеть лыжную маску. По обе стороны от стола он положил цементные блоки — будет на чем сидеть. Фонарь лежал у него в кармане. Послышались неуверенные шаги, ноги в потемках нащупывали очередную ступеньку. Нервная зевота одолела Барса, аж слезы выступили на глазах. Сильный выброс адреналина в кровь, он сам не ожидал. Пора натянуть маску.
Шаги добрались до верхней площадки, теперь они раздавались уже в коридоре. Барс включил фонарь, направил свет ей под ноги, погладил лучом затянутые в чулки лодыжки. Она остановилась, он спросил ее, где сидят три снежных барса, она ответила. Он пропустил ноги в чулочках в комнату — лишь ноги, больше он ничего не видел — и оставил фонарь на столе. На границе размытого светового пятна собирался туман от его и ее дыхания. Он вынул пачку «Мальборо» и зажигалку. Она вытащила из пачки одну сигарету. Огонек его зажигалки, дрожа, осветил ее лицо. Руки Снежного Барса неудержимо тряслись. Она придержала его руку, чтобы прикурить. Он тоже прикурил, и воцарилось молчание. Странно. Как правило, не с молчания начинаются переговоры.
— Меня предупредили, что вы будете в маске, — произнесла она, чтобы хоть что-то сказать.
— Можно мне увидеть ваше лицо? Посветить фонарем вам в лицо? — попросил он.
— Если вам это нужно… Постепенно мы познакомимся ближе, полагаю…
Он направил на нее фонарь, под разными углами освещая ее лицо. Она смотрела прямо перед собой, не отворачиваясь, не зажмуриваясь. И снова рука задрожала, заплясал маленький кружок света.
— А теперь я выключу фонарь, — предупредил он. — Чтобы не отвлекал. Хочу услышать ваш голос.
— Пожалуйста.
Он выключил фонарь. Они сидели в темноте, смягченной лишь двумя слабыми огоньками сигарет. Его сердце билось с такой силой, что он не различал отдельных ударов, только оглушительный грохот прибоя в груди.
— Вы узнаете меня? — спросил он.
— Как я могу узнать? — удивилась она. — Я же не видела вашего лица.
— Нужно видеть не только глазами.
Пауза.
— Вы — специалист, — сказала она. — Шпион.
— Все мы шпионы, — подхватил он. — У каждого свои секреты.
— Но вы… вы профессионал.
— Не на зарплате. Помните? Вот почему вы здесь.
— Ах да! — с облегчением подхватила она. — У нас есть дело. Я привезла вам деньги. Двадцать тысяч марок.
— Вы должны были бы узнать меня по голосу, — настаивал он.
— Вы так считаете?
— Говорят, ребенок всегда узнает голос своей матери.
— Но я не ваш ребенок, — возмутилась она, и какая-то сила сотрясла все ее тело, ей показалось, это стихийная сила, что-то снаружи, а не внутри, в ней самой не могло быть источника такой мощности. — Включите же, наконец, свет!
— А как насчет любовников? — продолжал он, словно и не расслышав ее просьбу. — На любовников это правило распространяется?
— Это ведь не одно и то же, правда? Это не кровные узы.
— Вы были когда-нибудь влюблены?
— Я не для того, всем рискуя, явилась на эту встречу, чтобы обсуждать с незнакомцем свою жизнь.
— Разумеется. Не ради этих тайн. Ради других. Гораздо более скучных.
Снова пауза.
Он стянул с лица маску, распластал ее на столе.
— А вы бы ответили на этот вопрос, заданный неизвестным человеком? — поинтересовалась она.
— Пожалуй, да.
— Вы были когда-нибудь влюблены?
— Один раз в жизни.
— В кого? — спросила она, и сердце замерло.
— В тебя, дурочка.
Она закашлялась, горло стянуло петлей. Огонек ее сигареты описал неровную дугу в темноте.
— Теперь ты меня узнала? — голос из темноты.
В ответ — тишина.
— Узнала?
— Да, — ответила она после долгой паузы. — Но я не уверена, знаю ли я себя.
— Мы изменились, — почти равнодушно согласился он. — Это нормально. Ведь так? Совершенно естественно. Я тоже давно не тот, каким был.
Эти слова прозвучали отчужденно, и Карл это почувствовал. Протянул руку, чтобы коснуться ее руки.
— Я должна видеть твое лицо, — взмолилась она.
— Ты узнаешь только половину, — предупредил он.
— Включи свет.
— С чего начнем? С хорошего или с плохого?
