взятия власти против Ленина». Этот хорошо известный факт коллективной отставки нескольких деятелей партии в 1917 году после отказа большинства ЦК от формирования коалиционного правительства совместно с меньшевиками и эсерами. Рыков подтвердил: «Это было». Тогда Сталин бросил новое обвинение — в том, что Рыков вместе с Зиновьевым и Каменевым выступал и против Октябрьского вооруженного восстания. Тут Рыков твердо возразил: «Этого не было»[195].
В финале экзекуции бывший председатель Совнаркома в отчаянии произнес: «Я теперь конченый человек, это мне совершенно бесспорно, но зачем же так зря издеваться?.. Это дикая вещь». Свою речь он закончил все тем же покаянным тоном: «Я опять повторяю, что признаться в том, чего я не делал, сделать из себя… подлеца, каким я изображаюсь здесь, этого я никогда не сделаю… Я ни в каких блоках не состоял, ни в каком центре правых не был, никаким вредительством, шпионажем, диверсиями, террором, гадостями не занимался. И я это буду утверждать, пока живу»[196]. С такими словами не побеждают и не выходят сухими из воды, это жалобы обреченного. Он прощался с товарищами, прощался с большой политикой, в которую окунулся еще гимназистом, — конечно, даже в общих чертах не представляя, что из этого выйдет. А на жалость рассчитывать не приходилось — и, если бы Рыков не был взвинчен бессонницами и нервными припадками, он бы сам это прекрасно понял. Весь его опыт подсказал бы, что пословица «Москва слезам не верит» к партийной жизни подходит как нельзя лучше. Большие батальоны были не на его стороне — и защиты не получилось, вышел, в глазах большинства, «жалкий лепет оправданья». В глазах пленума Рыков и Бухарин, несомненно, выглядели обманщиками. Они несколько раз меняли позиции, на шажок отступали — и очень напоминали двурушников, которые покрывают некий великий заговор.
На следующий день, 27 февраля, пленум завершил дело Бухарина и Рыкова, установив, что они знали о деятельности троцкистского шпионского центра, но скрывали это от партии — а значит, содействовали вредителям. По этому делу сформировали комиссию, которую возглавил Микоян — нарком, хорошо лично знавший и Рыкова, и Бухарина. Он назвал Рыкова сильным конспиратором, подчеркнул, что бороться с ним непросто, и накинулся на бывшего премьера бойко, углубляясь в историю: «Наконец, ошибка Рыкова не случайна, что он борется с партией. Что это, случайно? Нет, не случайно, он не только в вопросе коллективизации свихнулся. Он и раньше так же работал и в 28-м, и в 30-м году, разве у него только эта связь с террористами? Нет. И при Ленине, и против Ленина он боролся, он боролся с партией и до Октябрьской революции, и после Октябрьской революции. Он по коренным вопросам революции боролся против нее. Наконец, когда власть захватили, когда власть была уже в наших руках, когда нельзя было обратно восстание отдавать другим, он стал по-своему требовать, он снова стал срывать нашу работу, и требовал, чтобы правительство организовало „однородное социалистическое правительство“ вместе с предателями меньшевиками. Правда, это правительство не было бы однородным, так как там большевики были»[197]. Напрашивался вопрос — как же такой двуличный, лживый человек надолго стал главой Совнаркома, не раз избирался в ЦК и в Политбюро? Но никто его не задал — в этом направлении позволялись только фигуры умолчания. Словом, комиссия высказалась за исключение провинившихся из партии. Несколько членов ЦК, во главе с Ежовым, высказались за предание их военному трибуналу с применением смертной казни. Другие — за предание суду без применения расстрела. Сталин предложил компромиссный вариант — просто передать дело в НКВД. Ему был необходим новый большой процесс, безукоризненный. И — видимо, требовалось еще выиграть несколько месяцев на его основательную подготовку.
В резолюции пленума сформулировали так: «Но исходя из того, что тт. Бухарин и Рыков в отличие от троцкистов и зиновьевцев не подвергались еще серьезным партийным взысканиям (не исключались из партии), Пленум ЦК ВКП(б) постановляет ограничиться тем, чтобы: 1) Исключить тт. Бухарина и Рыкова из состава кандидатов в члены ЦК ВКП(б) и из рядов ВКП(б). 2) Передать дело Бухарина и Рыкова в НКВД»[198]. Эта резолюция оставляла Рыкову надежду, что он еще некоторое время проведет на свободе.
На следующий день пленум продолжился. С докладом «Об уроках вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов» по Народному комиссариату тяжелой промышленности СССР выступил председатель Совнаркома Молотов. Докладывать на эту тему должен был Орджоникидзе, но он за пять дней до пленума покончил жизнь самоубийством, а может быть, умер от инфаркта или был убит… В семействе Рыкова его смерть восприняли тяжело: Серго считали «последней надеждой», последним человеком, который, несмотря на разногласия, мог спасти жизни бывших товарищей и, может быть, привлечь их к работе. Молотов обвинил партийных и хозяйственных руководителей в политической близорукости, обывательской беспечности и утверждал, что вредители имеются во всех отраслях народного хозяйства, во всех государственных организациях. Словом, опираясь на авторитет правительства, присоединился к буревестникам широкого террора против врагов.
Но Рыков и Бухарин там отсутствовали. Вечером 27-го Алексей Иванович вернулся домой. Дочь расспрашивала его о пленуме, но Алексей Иванович молчал. Ближе к ночи позвонил Александр Поскребышев, заведующий секретариатом Сталина. За Рыковым прислали машину. Дочь провожала его до Каменного моста, узнала водителя из Наркомата связи. Больше родные его не видели, а в квартире вскоре начался обыск.
А пленум продолжался. 5 марта Сталин произнес с его трибуны заключительное слово, в котором, кроме прочего, сказал: «Теперь, я думаю, ясно для всех, что нынешние вредители и диверсанты, каким бы флагом они ни маскировались — троцкистским или бухаринским, давно уже перестали быть политическим течением в рабочем движении, что они превратились в беспринципную и безыдейную банду профессиональных вредителей, диверсантов, шпионов, убийц. Понятно, что этих господ придется громить и корчевать беспощадно, как врагов рабочего класса, как изменников нашей Родины. Это ясно и не требует дальнейших разъяснений»[199]. Это сказано до суда, когда Рыков и Бухарин только несколько дней находились в заключении. Но сомнений уже быть не могло.
После пленума разоблачительная кампания в прессе активизировалась. Предателей осуждали на все корки. «Мир не знает другого такого суда, чьи приговоры являлись бы подлинным воплощением воли народа. Приговор, отражающий мощь нашего государства, присуждающий к высшей мере наказания — расстрелу тягчайших преступников, каких не знала до сих пор история человечества, непосредственных убийц, террористов, шпионов и вредителей, будет воспринят каждым честным человеком не только в СССР, но и во всем мире как истинное народное правосудие… Продавшись фашистам, сговорившись с дипломатами и генеральными штабами некоторых агрессивных империалистических государств, презренная кучка человеческих выродков, прислужников фашистских людоедов, руководимая
