В силу этого польская общественность даже демократического оттенка высказывалась против обсуждения работ Особого Совещания в законодательных палатах, так как дело шло о решении польского вопроса во всем объеме, что «никак не может считаться внутренним вопросом» (Даровский). Здесь вожделения поляков входили в решительную коллизию с думскими группами, составлявшими прогрессивный блок и требовавшими, чтобы основные законы будущей организации Польши были внесены на рассмотрение российского парламента.
Расхождение было не в форме прохождения в законодательном порядке вопроса, а по существу. «Русские Ведомости» так определили разницу взглядов. Сторонники первого положения настаивали на необходимости предоставления Польше совершенно самостоятельного государственного строя и ее отношение к Империи установить на началах реальной унии. Решение это было бы или самостоятельным актом русской верховной власти, или постановлением ареопага представителей всех европейских держав на будущей мирной конференции. По мнению петербургского польского органа «Dzien Polski», Гос. Дума должна была заняться «последствиями выделения территорий, признанных по международному акту принадлежащими Царству Польскому», – в ожидании международного решения Дума может выносить лишь «демонстративные резолюции».
Как судьба разрешила бы вопрос в случае победы Entente Cordiale без русской революции? Едва ли здесь может быть место для сомнений. Припомним, что вел. кн. Ник. Мих. в своем дневнике не верил «чистосердечию» первоначальных польских манифестаций по поводу того «пуфа», который представлял собой, по его мнению, манифест 1914 г.: «Ляхи чутки и догадываются о фальши этого воззвания». Чистосердечия в «политическом маневре», когда немцы занимали территорию русской Польши и производили свои эксперименты, могло быть еще меньше, тем более что русское правительство после секретных переговоров с Думергом в дни январской междусоюзнической конференции в Петербурге, согласившись на предоставление свободы действий Франции в зарейнских областях, получило обменное согласие Франции на «полную свободу в установлении ее западных границ». В сущности, тем самым торжествовала национальная эгоистическая политика и международное решение польского вопроса сходило со сцены, превращаясь в значительной степени лишь в какую-то вывеску. Не могло иметь значения и то обстоятельство, что январское секретное соглашение было произведено как бы за спиной официальной Англии, которая, как видно хотя бы из беседы признанного вождя русского либерализма в Лондоне летом 1916 г. с тогдашним руководителем великобританской внешней политикой, не считала польский вопрос – вопросом международным… «Что вы думаете о польском вопросе?» – спросил Милюков. – «Это – дело России, – отвечал Грей. – Мы, конечно, желали бы, чтобы она сама дала полякам автономию, но вмешиваться не можем». Милюков: «Польский вопрос и по-нашему есть внутренний русский вопрос… Мы против упоминания о внутренней конституции Польши в международном акте. Самое большее – указание границ территории». Грей: «В международном акте должно быть упомянуто только то, что интересует всех нас». Милюков: «Они теперь настаивают на независимости и на международном признании. Но мы так далеко идти не можем…» Конечно, точки зрения менялись, но тогда Грей определенно подчеркнул, что англичане «в польском вопросе последуют за Россией».
Нельзя ли, однако, из краткого обозрения перипетий польского вопроса вывести совершенно определенное заключение, что все эти перипетии мало были связаны с постановкой вопроса о заключении сепаратного мира? Затруднения и замедления, которые встречал польский вопрос, вытекали из совсем иных политических и психологических соображений.
2. Война до победы
Приказу 12 декабря предшествовало событие в международной жизни, отношение к которому еще в большей степени показывало, что верховная власть ни в какой степени не была замешана в разговорах о сепаратном мире, – допустим даже – имевшим место в той или иной форме в частном порядке личной или групповой инициативы.
Через посредство Соед. Штатов Германия 29 ноября выразила готовность вступить в переговоры о заключении общего мира, не намечая, однако, условий этого мира. Предложение было отвергнуто, так как союзническая дипломатия и парламентское общественное мнение увидало в шаге Германии лишь «западню» (по выражению Палеолога), расставленную в целях провоцировать в лагере противников пацифистское движение и расстроить коалицию держав Антанты. Напомним, что вслед за немецкой нотой о мире последовало выступление 9 декабря президента Вильсона, зондировавшее почву. Оно вызвало «недоумение» в стенах Таврического дворца и враждебное к себе отношение в большинстве немецкой печати. К Вильсону присоединилась Швейцария и скандинавские страны. Для нас важно то, что русское правительство первым откликнулось на немецкую ноту, переданную американцами, и откликнулось категорическим отрицанием. Новый министр ин. д. Покровский в заседании Гос. Думы 2 декабря с «негодованием» отверг всякую мысль о возможности прекратить борьбу.
В Думе только воинствующие элементы из состава прогрессивного блока считали необходимым безоговорочно вслед за министром ин. д. отвергнуть самую мысль о возможности мирных переговоров. Это блеф, который надо игнорировать, заявил в печати Милюков. Никаких разговоров до тех пор, пока Германия не будет побеждена и не будет сокрушен германский милитаризм, – вторил ему крайне воинственно настроенный Родичев: война должна продолжаться до тех пор, «пока зверь не будет укрощен», – «нужно сокрушить главу змия». На левой периферии думской оппозиции не было такой непримиримости416.
Представитель «прогрессистов», вышедших из блока, Коновалов считал желательным выяснить условия мира, чтобы парализовать распространение фантастических слухов. За то же высказывались трудовики. Представитель думской фракции с.-д. Чхеидзе назвал немецкий акт даже «мудрым шагом». По мнению Маклакова, выяснять «условия» бесцельно, так как условия, которые могут быть предложены теми, кто считает себя «победителями», все равно будут неприемлемы. В правых кругах выражали опасение, что решительное отклонение вильсоновского посредничества, которое «сознательно или бессознательно идет навстречу Германии», как выразился националист Саенко, произведет неблагоприятное впечатление в Америке и повлечет за собой отказ в выполнении впредь военных заказов – высказывалось даже опасение, что Америка может вступить в войну на стороне Германии417.
Могли ли переговоры о мире найти сочувственный отклик в стране? Конечно, «народ» всегда до некоторой степени трудно разгадываемый «сфинкс». В то время, о котором идет речь, не изобретены были еще усовершенствованные методы психоаналитического исследования «общественного мнения» путем статистических опросов всякого рода модными институтами заатлантического изобретения. Политики, так часто говорившие уже тогда от имени отвлеченного народа, принимали на свою личную ответственность слишком много, выдавая собственные отвлеченные схемы и теоретические выкладки за народное мнение. Так, Маклаков в проникновенном слове, произнесенном в Гос. Думе 3 ноября, утверждал, что русский народ никогда не простит мира
