Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153
надобности и когда удобнее, ибо считать часы — это самая настоящая потеря времени <…>
В наше время идут в монастырь из женщин одни только кривоглазые, хромые, горбатые, уродливые, нескладные, помешанные, слабоумные, порченые и поврежденные, а из мужчин — сопливые, худородные, придурковатые, лишние рты. Следственно, туда будут принимать таких мужчин и женщин, которые отличаются красотою, статностью и обходительностью. В женские обители мужчины проникают не иначе как тайком и украдкой, — следственно, вам надлежит ввести правило, воспрещающее женщинам избегать мужского общества, а мужчинам — общества женского <…> Как мужчины, так и женщины, поступившие к вам, вольны будут уйти от вас, когда захотят, беспрепятственно и безвозбранно.
Обыкновенно монахи дают три обета, а именно: целомудрия, бедности и послушания, — вот почему вам надлежит провозгласить, что каждый вправе сочетаться законным браком, быть богатым и пользоваться полной свободой».
В Телемскую обитель разрешен вход не всем. Рабле в пространном стихе обстоятельно перечисляет тех, кому не место в новом мире: лицемеры, святоши, ханжи и фарисеи, доносчики и палачи, бессовестные судьи, взяточники, ростовщики, сплетники, грубияны, скандалисты, задиры, тираны-мужья и те, «кто вечно пьян и злостью обуян».
Для блага живущих в обители здесь устроены театр, бассейн, трехъярусные бани, спортивные площадки и ипподром; имеется и фруктовый сад, и большой парк для прогулок, а еще большие и малые площадки для игры в мяч.
Сами телемиты «были люди весьма сведущие, среди них не оказалось ни одного мужчины и ни одной женщины, которые не умели бы читать, писать, играть на музыкальных инструментах, говорить на пяти или шести языках и на каждом из них сочинять и стихи, и прозу. Нигде, кроме Телемской обители, не было столь отважных и учтивых кавалеров, столь неутомимых в ходьбе и искусных в верховой езде, столь сильных, подвижных, столь искусно владевших любым родом оружия; нигде, кроме Телемской обители, не было столь нарядных и столь изящных, всегда веселых дам, отменных рукодельниц, отменных мастериц по части шитья, охотниц до всяких почтенных и неподневольных женских занятий».
И сама обитель, и люди, ее населяющие, вызывают в памяти картины прекрасного будущего из произведений советских фантастов: тот же разумно устроенный мир, те же талантливые, разумные, красивые люди, живущие гармонией души и тела.
Но главное — это правила, которыми руководствовалась эта жизнь:
«Вся их жизнь была подчинена не законам, не уставе и не правилам, а их собственной доброй воле и хотению. Вставали они когда вздумается, пили, ели, трудились, спали, когда заблагорассудится; никто не будил их, никто не неволил их пить, есть или еще что-либо делать. Их устав состоял только из одного правила:
ДЕЛАЙ, ЧТО ХОЧЕШЬ,
ибо людей свободных, происходящих от добрых родителей, просвещенных, вращающихся в порядочном обществе, сама природа наделяет инстинктом и побудительною силой, которые постоянно наставляют их на добрые дела и отвлекают от порока, и сила эта зовется у них честью».
В этом правиле Телемской обители — весь смысл и вся суть гуманизма. В конечном счете, оппозиция между теоцентризмом и гуманизмом сводится к конфликту двух утверждений: человек — это скот, который нуждается в насильственном правлении, контроле, принуждении, кнуте и прянике, обмане, манипуляции, и снова в насилии и принуждении. Или человек — человек, и достоин свободы, уважения, правды. Первым гуманистом в истории, без сомнения, был Христос, назвавший своих учеников не рабами, а друзьями[131] и отменивший власть фарисейских правил в пользу закона любви. Этот закон не знает страхов или запретов, и апостол Павел говорит об этом практически словами главного правила Телемской обители:
«Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною»[132].
Правда, всего через пару-тройку веков решено было, что запреты все-таки полезней свободы, что «раб Божий» звучит как-то правильнее, чем друг, и что подползать к Богу следует на четвереньках, да не напрямую, а с помощью захода через святых, как к высокопоставленному чиновнику. Невозможно тиранически править другом Бога, а вот по-скотски хлестать кнутом и дразнить пряником раба Божьего получается запросто. Рабле, безусловно, был в курсе этих историко-религиозных нюансов, а потому никогда не высказывался против собственно христианства. Его «ДЕЛАЙ, ЧТО ХОЧЕШЬ» — символ гуманистической веры в светлую природу человека. Через пару столетий этот краткий Телемский устав отзовется в учении Руссо о естественном человеке, а еще через двести лет получит неожиданное подтверждение в практике, не имеющей на первый взгляд отношения ни к литературе, ни к философии.
Публика, не мыслящая себе иной системы ценностей кроме той, что предлагает теоцентричная патриархально-военная культуры, обыкновенно называет гуманизм слишком идеалистичным, далеким от реальности, основой которой представляются каменные стены и правила с перечнем наказаний.
Вряд ли можно представить себе человека менее склонного к идеализму, более материалистичного и прагматичного, чем американский капиталист. Это прямо-таки символ прагматики, без всяких сомнений. Однако в 2020-ом году владелец и CEO стриминга Netflix Рид Хастингс выпустил книгу о корпоративной культуре своей компании с говорящим названием «Никаких правил». Это утверждение, достойное Телемской обители, собственно, выражает главное корпоративное правило Netflix и основано на очевидном факте: свободный человек работает лучше.
Гротеск. Герб с крестьянином, стоящим на голове. На гербе изображен крестьянин, стоящий на голове и смотрящий на мир вверх ногами. Над щитом едет другой крестьянин, жена которого держит прялку, которой она прядет. Изменение «естественного» порядка вещей было излюбленной темой позднего Средневековья. 1485–1490 гг.
Средневековому карнавалу позволяли существовать как компромиссному способу выпустить пар и сбросить социальное напряжение. Духовные и светские власти недооценили его разрушительный потенциал, как недооценили и силу разношерстной образованной вольницы вагантов. В эпоху Ренессанса искусство стало мощным средством культурной трансформации. Возрожденческую революцию во Франции вдохновили европейские гуманисты, но совершил литературный пролетариат, оружием которого стали городская лирика и хулиганские фаблио, превратившиеся в роман «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Одна из метафор народного карнавала — ад на земле, где в безумно мятущемся хаосе кощунства, насмешек и буйства смешалось святое и низкое. Рабле, словно Данте, тоже провел читателя через свою преисподнюю, чтобы выйти к абсолютному идеалу Телемского монастыря.
Глава 3
Испанское Возрождение. Поздний Ренессанс
Во Вселенной существуют гигантские звезды, такие массивные, что искривляют пространство вокруг себя, и столь яркие, что рядом с ними почти невозможно разглядеть свет других звезд. Есть такие гиганты и в истории мировой культуры. Сквозь расстояние в четыреста лет из наших северных
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 153
