Назавтра, в половине десятого вечера, Фуше появился в Тюильри.
Это происходило до незабвенного решения об аресте герцога Энгиенского. Вернувшись к истории ареста Жоржа, мы сделали в нашей истории шаг назад.
Фуше застал первого консула спокойным, почти веселым.
— Отчего вы сами не доложили мне, что взяли Жоржа? — спросил его Бонапарт.
— Надо же оставить хоть что-то другим, — ответил Фуше.
— Вы знаете, как произошел арест?
— Он убил одного из агентов по имени Бюффе и ранил другого, которого зовут Каньоль.
— Кажется, оба женаты.
— Да.
— Надо как-то помочь женам этих бедняг.
— Я подумал об этом: вдове нужно дать пенсию, а жене раненого — вознаграждение.
— По здравом размышлении это Англия должна была бы им платить.
— Она тоже будет платить.
— Каким образом?
— Вернее сказать, Кадудаль. Но поскольку деньги Кадудаля — это деньги Англии, стало быть, в конце концов пенсию будет выплачивать Англия.
— Но мне доложили, что при нем нашли не более тысячи двухсот франков, и обыск в его доме тоже ничего не дал.
— Он выехал из Лондона со ста тысячами франков, до приезда в Париж истратил из них тридцать тысяч. У него оставалось семьдесят, а это даже больше, чем нужно для выплаты пенсии вдове и вознаграждения жене раненого.
— Но где же тогда эти семьдесят тысяч франков? — воскликнул Бонапарт.
— Вот они, — произнес Фуше. И поставил на стол небольшой мешок с золотыми монетами и банкнотами.
Бонапарт с любопытством высыпал содержимое на стол. Там было сорок тысяч франков в голландских соверенах, а остальное в бумажных банкнотах.
— Вот оно что! — заметил Бонапарт. — Так теперь Голландия оплачивает моих убийц!
— Нет, просто они опасались, что английское золото вызовет подозрение.
— И как же вам удалось заполучить эту сумму?
— Вы же знаете старую полицейскую поговорку: «Ищите женщину!»[167].
— И что же?
— Я искал женщину и нашел ее.
— Расскажите в двух словах, я умираю от любопытства.
— Так вот, я знал, что некая Изаи, дешевая потаскуха, была связана с заговорщиками и сняла у хозяйки фруктовой лавчонки комнату, где они время от времени собирались. Она шла за ними следом, когда Жорж садился в кабриолет; похоже, он подозревал, что за ним следят. Он успел бросить ей мешок, который нес в руке, с криком: «К парфюмеру Карону!» Камьоль услышал его слова и успел сказать одному из агентов:
— Приклейтесь к девице.
— Что это означает? — спросил Бонапарт.
— Следуйте за ней и не упускайте ее из виду.
Когда Жорж уехал, девица принялась бродить по улицам. Она подошла к перекрестку у Одеона как раз тогда, когда Кадудаля задерживали, увидела большую толпу, сбежавшуюся поглазеть, и поняла, что Жорж арестован. Она не решилась вернуться домой и спряталась у подруги, которой доверила сверток с деньгами. Я приказал пробраться к подруге и забрать этот сверток, вот и все. Боже правый! Это было не так уж трудно.
— И вы не арестовали девицу Изаи?
— Арестовали, ведь она нам больше не нужна. О! Это святая девушка, — продолжал Фуше, — она заслуживает небесного покровительства.
— Зачем вы так говорите? — нахмурил брови Бонапарт. — Вы же знаете, что я не люблю, когда богохульствуют.
— А знаете, что висело на груди у этой дурочки? — спросил Фуше у первого консула.
— Каким образом я могу это знать? — сказал Бонапарт, невольно увлекаясь хитроумными поворотами этой беседы. Заинтересовать консула рассказом умел только Фуше, ведь одним из качеств, которых Бонапарту явно недоставало, было умение слушать.
— Так вот, она носила медальон с надписью:
Частица подлинного креста,
почитаемого в церкви Сент-Шапель в Париже
и в коллегиальной церкви Святого Петра в Лилле.
— Ладно, — подвел итог Бонапарт. — Девицу отправьте в Сен-Лазар. Дети бедняг Бюффе и Каньоля будут обучаться на государственные средства. Вы передадите пятьдесят тысяч франков, найденных у товарки-девицы Изаи, вдове Бюффе, остальное — Каньолю. Вдове Бюффе я прибавлю еще пенсию в тысячу франков из своих собственных средств.
— Вы что же, хотите, чтобы она умерла от счастья?
— Почему это?
— Потому что она считает, что смерть ее мужа — уже достаточно большая удача.
— Не понимаю, — нетерпеливо заметил Бонапарт.
— Как, вы не понимаете? Что ж! Муж ее был негодяем, который каждый вечер напивался и каждое утро колотил свою жену.
Наш чертов Жорж, несомненно, убил
Одним выстрелом двух зайцев.
— А теперь, — продолжал Бонапарат, — когда дело с арестом Жоржа улажено, распорядитесь, чтобы мне передавали протоколы допросов по мере того, как они будут вестись. Я хочу следить за этим делом шаг за шагом, и следить очень внимательно.
— Я уже принес вам первый протокол, — сообщил Фуше. — Он совсем не похож на сочинения в духе Вергилия и Горация, которые мы даем в руки учеников ораторианцев из Пенбефа, ad usum-Delphini[168]. Нет, он свеж и сохранен в том виде, в каком вышел из уст Жоржа и господина Реаля.
— А что, протоколы допросов иногда изменяют?
— Не замечали ли вы, что речи ораторов на трибунах совсем не таковы, какими они предстают на страницах «Монтёра»? Так вот, протоколы не изменяют, но их приукрашивают.
— Посмотрим же, что отвечал на допросе Жорж.
XLIV
ТАМПЛЬ
Фуше протянул бумагу первому консулу. Тот поспешно схватил ее и, пробежав глазами по первым строчкам, содержащим обычные вопросы, которые закон требует задавать обвиняемым, перешел сразу к четвертому пункту.
Вопрос: — С какого времени вы находитесь в Париже?
Ответ: — Месяцев пять-шесть. Точнее не помню.
В. — Где вы остановились?
О. — Нигде.
В. — Какова цель вашего приезда в Париж?
О. — Устранение первого консула.
В. — Кинжалом?
О. — Нет, оружием, которым вооружен его эскорт.
В. — Объясните.
О. — Я и мои офицеры сосчитали число гвардейцев в эскорте Бонапарта; их тридцать; я и двадцать девять моих людей вступили бы в поединок с ними. Мы собирались протянуть два троса через Елисейские Поля, чтобы преградить дорогу эскорту, и наброситься на гвардейцев с пистолетами; в нашей силе и отваге мы уверены, в остальном положились бы на Бога.
