…Графиня Линтон очнулась от ощущения, словно ее бьют тяжелым молотком по голове. Удары ритмично следовали один за другим, и после каждого казалось, что череп вот-вот расколется. Острый приступ тошноты заставил ее уткнуться головой в подушку: хлороформ все еще действовал. Никакого другого движения Даниэль сделать не могла, поскольку руки ее были накрепко связаны за спиной. Полежав так несколько минут, она снова потеряла сознание.
В следующий раз Даниэль пришла в себя оттого, что кто-то омывал теплой водой ее лицо, отводил упавшие на лоб волосы и, поддерживая ладонями голову, вытаскивал из-под нее залитую рвотой подушку.
— Тошноты больше не будет, — донесся откуда-то издалека голос Эстэфа. — Оставьте ее в покое, пусть она немного отдохнет. А вы пока можете идти. Когда будет нужно, я позову.
Даниэль слегка приоткрыла один глаз и увидела, что эти слова относятся к молоденькой девушке с очень усталым лицом.
Девушка что-то пробормотала и вышла из комнаты. За дверью сразу же раздался визг: видимо, два стоявших там гвардейца не упустили случая ее облапать…
Даниэль снова опустила веки. Когда же через несколько минут она опять открыла глаза, то увидела устремленные на нее змеиные зрачки Эстэфа. Он склонился над ней со свечкой в руках. Капля горячего воска упала Даниэль на переносицу. Она вздрогнула и резко отвернула голову.
— А, вам неудобно, крошка! — рассмеялся Эстэф и, взяв ее двумя пальцами за подбородок, опять повернул лицом к себе.
— Напротив, сэр, мне очень удобно, — ответила Даниэль, пытаясь улыбнуться.
— Ничего, крошка. Нам предстоит еще много восхитительных развлечений. Вы будете очень сговорчивой после того, как еще некоторое время побудете в таком положении.
И негодяй вышел из комнаты, унеся с собой свечку. Даниэль снова осталась одна в своей мрачной тюрьме. Постепенно глаза привыкли к темноте, и она заметила тоненькую полоску света, пробивавшуюся сквозь щель между закрытыми ставнями, и такую же светлую полоску под дверью. Но больше ничего видно не было, кроме тощего матраца, служившего ей постелью. И еще нестерпимую боль причиняли веревки, стягивавшие запястья рук. Мокрые бриджи неприятно прилипали к бедрам.
Все же Даниэль уснула, чтобы через некоторое время проснуться от естественного позыва организма. Однако облегчить себя было негде, а со связанными за спиной руками — попросту невозможно. Первой мыслью Даниэль было позвать кого-нибудь, но она тут же вспомнила все, что говорили об Эстэфе в Париже. Если эти рассказы были правдой, то ее сегодняшнее унижение — выходка отъявленного садиста. А значит, любое признание своей слабости или обращение за помощью лишь еще более ожесточит его.
Желая отвлечься от естественных позывов, Даниэль принялась размышлять, какие еще причины могли толкнуть Эстэфа на подобное обращение с ней. Будь граф просто агентом революционного комитета, он мог бы схватить их всех еще в Париже. Кроме того, он появился на горизонте задолго до ее первой самостоятельной поездки во Францию; рассказывал Джастину о дружбе их отцов, затем появился в Лондоне, предложив ей свои услуги. Но что настораживало Даниэль больше всего, так это неприязнь к нему Линтона с самой первой встречи. Неприязнь, которую Джастин так и не смог себе объяснить…
Снова открылась дверь, и при блеснувшем на секунду в прихожей свете Даниэль узнала девушку, приходившую несколько часов назад.
— Мадам? — раздался ее мягкий, негромкий голос.
— Слушаю вас, милая.
— Мне разрешили развязать вам руки, если вы желаете воспользоваться ведром или немного поесть.
— Во имя милосердия, сделайте это! — взмолилась Даниэль.
— Хорошо. Но не пытайтесь… За дверью стоят гвардейцы… Даже если вы…
— Я никуда не убегу, милая.
Девушка наклонилась над ней и развязала руки. Даниэль с благодарностью на нее посмотрела:
— Спасибо.
Она растерла онемевшие запястья и расправила плечи. Затем справила нужду. Жизнь сразу показалась не такой ужасной.
— Будете есть? — спросила девушка. Даниэль бросила взгляд на кусок сыра, кружку с водой и отрицательно покачала головой.
— Когда вы снова придете? — спросила она.
— Не знаю. Наверное, когда он мне прикажет.
— Понятно. Вы можете сказать, где я сейчас нахожусь? Все еще в Бретани?
— Да, мадам. В пяти милях от берега пролива. Этот дом принадлежит моему отцу. Он предоставил его графу за приличную сумму. Граф оплатил также и мои услуги, поэтому теперь я не могу его ослушаться. Если он выкажет недовольство, то отец меня изобьет. Тогда я не смогу в следующий раз что-нибудь для вас сделать.
— Не бойтесь, милая. Я вас не подведу. Как вас зовут?
— Жаннет. Миледи, если вы не будете есть, то мне придется…
— Понимаю.
Даниэль присела на своем жестком матраце, и Жаннет снова связала ей за спиной руки.
— Я постаралась сделать не слишком тугой узел… Но слабее — не могу.
— Спасибо.
Вновь тихонько скрипнула дверь, и Жаннет ушла. Даниэль задумалась. Итак, она заперта в темной комнате сельского дома в пяти милях от Ла-Манша. В ее импровизированной камере нет ничего, кроме этого матраца, помойного ведра и низенького столика в дальнем углу, до которого ей все равно не добраться. Бежать отсюда невозможно. Боже, сколько раз ей приходилось буквально ходить по краю пропасти! Но в такое ужасное и безнадежное положение Даниэль попала впервые…
Прошло еще около шести часов, и на пороге комнаты возник Эстэф со свечкой в руках. Укрепив ее на столике, он подошел к Даниэль:
— Итак, крошка, вы все еще не испытываете никаких неудобств?
— Никаких, сэр.
— Неправда. Мокрая одежда никак не способствует комфорту.
Он наклонился и бесцеремонно похлопал Даниэль по мягкому месту. От возмущения у нее
перехватило дыхание. Но Эстэф, не обращая на это внимания, принялся расстегивать пуговицы на ее рубашке. Даниэль сжалась, как пружина, и, резко распрямившись, ударила Эстэфа ногами в живот. Тот вскрикнул от боли и отскочил на шаг.
— Этого вам не стоило делать! — вкрадчиво сказал он и вдруг наотмашь ударил Даниэль по лицу.
Слезы брызнули у нее из глаз, на разбитых губах почувствовался соленый привкус крови.
— Предпочитаете, чтобы вас раздели мои люди? — прошипел Эстэф. — Будьте уверены, они сделают это с превеликим удовольствием.
Он с силой дернул за воротник рубашки, разорвал ее пополам и долго изучал обнаженную грудь Даниэль. Затем стал стаскивать с нее мокрые бриджи. Она лежала неподвижно, понимая бесполезность сопротивления. Это вывело Эстэфа из себя.
— Даже не желаете оказать мне сопротивление? — вновь зашипел он, ощупывая все ее тело. — Ну ничего! Еще немного, и вы приползете ко мне сами!
