Терпеть не могу, когда он показывается в моем виде.
— Симпатично, — сказала я, отодвигаясь от круга.
Пустое лицо осветилось вспышкой злости, и демона окутало дрожание безвременья. Он стал коренастее, увесистей. До меня донесся запах сирени, чистый аромат жатого бархата. Демон повернулся ко мне лицом, полный изящества и благородной утонченности, он сидел по-турецки на холодном цементе, с кружевами на манжетах, в начищенных до блеска сапогах, с чистым румяным лицом без следов синяков или ссадин.
— Я знал, что это ты, — сказал он, и от этого насыщенного ненавистью голоса меня пробрала дрожь. — Только ты знаешь это имя.
Я проглотила слюну, заправила прядь за ухо.
— Мне не нужно было твое имя. Я только хотела, чтобы ты оставил меня в покое. И какого черта ты не мог просто от меня отстать?
Он шмыгнул носом, лишь теперь оглядевшись с высокомерным презрением.
— И вот ради этого ты меня и вызвала в… — он еще раз огляделся, — в какой-то парк? Хочешь поменяться обратно? Боишься, что тебя с восходом солнца затянет обратно в безвременье? Знаешь, не без оснований. Мне самому в высшей степени любопытно.
У меня пересохло во рту, но ответила я храбро:
— Я не демон, и я тебя не боюсь.
Едва заметное напряжение в этом демоне стало сильнее — я видела, как вдруг чуть сжались его пальцы.
— Рэйчел, лапушка. Если не будешь бояться, долго ты не проживешь. — И тут же его манера сменилась на агрессивную и мрачную. — Ну вот, ты перехватила мое имя, — произнес он со своим идеальным и благородным британским акцентом. — Приятно ли тебе быть в чьей-то полной власти? По чужой воле сидеть в крошечном пузыре? И тебя еще удивляет, что мы пытаемся вас убить? — Приподняв бровь, он вдруг проявил проницательность: — Томасу Артуру Бансену удалось сбежать?
Я кивнула, и он понимающе улыбнулся.
— Послушай, — начала я, поглядывая на разгорающийся рассвет. — Верь или не верь, но мне жаль, что так вышло. И если ты сейчас заткнешься насчет бедного маленького обиженного демона и послушаешь, может быть, оба мы что-то от этого разговора получим. Или ты хочешь вернуться в свою уютную камеру?
Ал замолчал, потом наклонил голову:
— Я слушаю.
Я вспомнила, как остерегала меня Кери, как Дженкс хотел рискнуть жизнью для этой экспедиции, в которой нам не победить, как Айви знала, что только я могу себя выручить, и мучилась, заставляя себя мне не мешать. Я вспомнила, как сдавала в ОВ черных колдунов, жалея их за глупость, говоря себе, что демоны опасны, коварны и их не перехитришь. Но я сейчас и не пыталась их перехитрить, я пыталась в каком-то смысле вступить в их ряды.
Чтобы успокоиться, я сделала глубокий вдох:
— Вот чего я хочу.
Ал невежливо хмыкнул и взбросил в воздух руку в кружевных манжетах, будто привлекая внимание несуществующей публики. Слабый запах жженого янтаря защекотал мне ноздри, и я не знала, это правда или моя память услужливо подсказывает.
— Я хочу, чтобы не трогали тех, кого я люблю, в особенности мою мать. Я хочу, чтобы Трента, целого и невредимого, отпустили без преследования за кражу эльфийского образца, — понизила я голос. — И вы все вместе от него отстанете.
Он слегка помотал головой, оглядел меня своими дымчатыми очками.
— Снова повторю: ты не стесняешься в запросах. Я не могу ограничивать чьи-либо действия, кроме своих собственных.
Я кивнула, ожидая этого замечания.
— И еще я хочу такой же амнистии за кражу твоего образца.
— А я хочу оторвать тебе голову к едреной матери, но, кажется, нас обоих ждет разочарование. Увы, — насмешливо пригорюнился он.
Я выдохнула, и выдох получился неровный. Посмотрела на восток, и у меня зачастил пульс. Он пытал маму — не со злости, а чтобы добраться до меня. Больше этого не будет. Никогда.
— Насколько бы ценно было для тебя, если бы я не только вытащила тебя из тюрьмы, но заставила бы извиниться тех, кто тебя туда засадил?
Ал фыркнул:
— Если ничего конструктивного ты сказать не можешь, отправь меня обратно в безвременье и в мою камеру. У меня все было под контролем, пока ты не показала Миниасу, что умеешь накапливать энергию линий.
— Именно это и спасет твою шкуру! — огрызнулась я недружелюбно. — У меня есть идея, выгодная для нас обоих. Хочешь ее услышать?
Он скрестил на груди руки, и лицо у него задрожало:
— И что же это? Хочешь за путешествие в безвременье ради спасения Трента заплатить своей душой? — Он говорил издевательски, и у меня щеки стали гореть. — Так оно того не стоит. Через несколько часов меня изгонят на поверхность, мое имущество разыграют в лотерею, а комнаты отдадут другому — моя репутация погибнет. В данный момент моей ослепительной карьеры твоя голова устроила бы меня больше твоей души.
— Это хорошо, потому что ее ты не получишь. — У меня сердце стучало, пока я ждала, чтобы у него кончился сеанс жалости к себе. Ну и действительно, после пяти секунд раздраженного молчания он обернулся ко мне. И я очень слабым голосом спросила: — В системе есть место для обучения одного демона другим? Нечто вроде положения наставника?
Господи, помоги мне. Скажи мне, что я правильно все понимаю и гордость не затмевает мне взор.
Ал запрокинул голову и захохотал. Вода вокруг нас покрылась рябью, и эхо отразилось от стен новых домов на той стороне улицы.
— Уже пять тысяч лет не было демона, нуждающегося в обучении! — воскликнул он. — Меня вот-вот выгонят на поверхность, а ты хочешь, чтобы я взял тебя в ученицы? Учил тебя всему, что я знаю, бесплатно — вот просто так?
Я ничего не сказала, ожидая, пока он от моего вопроса дойдет до лежащих в его основе причин, и тогда всякое выражение сошло с его румяного лица. Выглянув поверх этих своих дурацких очков, он уставился на меня, и пульс у меня зачастил.
— Да. — Это слово он почти выдохнул. — В системе такое предусмотрено.
У меня дрожали руки, я сунула их под куртку.
— И если ты скажешь, что ты взял меня в ученицы, а не в фамилиары — благо я умею плести демонскую магию, — то никто тебе не сможет слова сказать, что ты научил меня запасать безвременье в собственном сознании.
Почти незаметно его голова мотнулась вниз-вверх, желваки напряглись на скулах.
— Ты можешь сказать им, что учил меня, а потом оставил, поскольку я большему училась в спорах с тобой, чем в безвременье.
— Но такого не было.
Голос у него был совершенно безэмоциональный, мертвый.
— Они же этого не знают, — возразила я.
Грудь Ала поднялась и опала в глубоком вздохе. Я видела, как его вдруг отпустило, и мне стало интересно, каково это — быть демоном и бояться. И сколько он мне даст прожить, зная, что я не только это увидела, но и знала ответ, который его спасет.
