Такого рода людей много и в наши дни, хотя внешне они могут быть не похожи на аристократов давно минувших лет. Патерналисты отрицают способность свободного рынка к саморегулированию, отрицают способность людей самостоятельно осуществлять свободный выбор, в том числе выбор моделей потребления. Они полагают, что все должно определяться не самим человеком, а некими «высокими умами».
В случае с Гэлбрейтом такого рода «высокими умами» должны стать представители госаппарата, находящиеся под давлением еще более «высоких умов» — представителей науки и высшей школы. Это, кстати, если продолжать строить аналогии вслед за Фридманом, похоже уже то ли на платонизм, то ли на конфуцианство.
Критика Гэлбрейта со стороны либеральной мысли в основном верна. Он был человеком своего поколения и впитал все идеи радикальных 30-х гг. — эпохи Рузвельта и Кейнса. Как-то в молодости, находясь в Лондоне, он побывал на семинаре у Фридриха фон Хайека, но австрийский профессор остался для него всего лишь скромным человеком с архаичными взглядами. А ведь сегодня взгляды Хайека признаются уж никак не менее современными, чем, скажем, идеи Кейнса.
Но этим идеям Гэлбрейт оставался верен всю жизнь, хотя по сути дела в своих исследованиях переходил уже к анализу совершенно иного круга проблем. Проблем, имеющих гораздо большее философское значение, чем методология регулирования хозяйственной деятельности.
Скорее всего, как человек умный, эрудированный и ироничный, Гэлбрейт понимал ограниченность возможностей государства. «Государство — это такой тип организации, — отмечал он — который хотя и плохо справляется с большими задачами, с задачами малыми справляется столь же плохо». Иронизировал он и по поводу особых возможностей социалистического государства:
«При капитализме человек эксплуатирует человека. При коммунизме — все наоборот».
В искусстве меткой фразы Гэлбрейт бесподобен и на удивление точен. Создается ощущение, что здесь прорывается бессознательное. (Не могу удержаться от еще одной «чисто профессиональной» цитаты: «Экономическая наука — замечательная вещь. Это есть способ трудоустройства экономистов».) Но многословные рассуждения о необходимых обществу реформах оставляют иное ощущение: устами ученого говорит не столько сам Гэлбрейт, сколько его поколение.
Истинное значение философии Гэлбрейта совсем не в патернализме. Это — некоторая «частность». Гораздо важнее то, что он был одним из первых мыслителей, начавших описывать принципиально новое состояние общества, достигнутое в США в середине ХХ века, а затем «перенесенное» в большинство европейских стран, в некоторые азиатские и латиноамериканские государства.
Если исходить из того, что мир модернизируется, что цивилизации не изолированы друг от друга и не находятся в непримиримой вражде, то роль философии Гэлбрейта существенным образом возрастает. Написанное им в 50-60-х гг. было важно для США, но сегодня это важно и для российского общества, где на смену партократии и номенклатуре приходит техноструктура со своими взглядами и своими стандартами поведения.
Если в 1969 г., когда Гэлбрейта первый раз издали в СССР, актуальность книги (как, наверное, виделось издателям) относилась к области конвергенции двух систем, то сегодня мы склонны обратить внимание на те главы, в которых содержатся наиболее важные для самого автора положения. Ведь сегодняшняя Россия все больше становится похожа на США 30-50-х гг. со всеми плюсами и минусами той эпохи.
Дмитрий Травин, кандидат экономических наук
