– Тебе не все равно? Да, я танцую на улицах!
– А я танцевал во дворце у раджи.
Кири изумленно уставилась на него.
– Врешь!
– Нет, не вру.
– Докажи!
И он доказал, исполнив фрагмент танца. Кири была сражена и сразу поверила в то, что услышала. Его руки колебались, как пламя, лицо было полно вдохновенной тайны; казалось, он вот-вот оторвется от земли и взлетит ввысь. Все движения были отточенными и сливались в единый, неразрывный в своем стремлении, возвышенный и гармоничный поток.
Кири тайком расплакалась, потому что поняла: ее жизнь – это жизнь бабочки-однодневки, ее искусство не стоит больше тех мелких монет, какие ей кидают на улицах. Она стала избегать юношу, а через несколько дней заявила Тулси, что уходит из этого дома.
– Что тебе нужно? – не глядя на Аравинду, спросила девушка, резко обрывая цветок и растирая пальцами лепестки.
– Ничего. Просто гуляю по саду.
– Вот и гуляй! Сад большой.
Аравинда остановился напротив нее.
– Я искал тебя. Помнишь, я показал тебе танец? А ты мне ничего не показала.
Кири огрызнулась:
– Мне нечего тебе показывать!
– Если люди смотрят твои выступления и дают тебе деньги, значит, это чего-нибудь стоит!
– На самом деле я ничего не умею, – нахмурившись, призналась девушка.
– Не может быть! – искренне возразил Аравинда и добавил: – Хочешь, я тебя научу?
– Мужские танцы отличаются от женских.
– Знаю. Но я могу показать, как лучше владеть своим телом. И еще ты должна понять одну вещь: танец – это не ремесло, а твоя истинная жизнь.
Искушение было велико. К тому же в присутствии Аравинды Кири не ощущала никакой опасности. Он держался очень доброжелательно и просто.
– Я шудра, – сказала она на всякий случай.
– Вижу. И я шудра. Только не такой колючий, как ты.
Ее глаза вмиг стали похожими на раскаленные угли.
– Ты стал бы колючим, если бы изведал то, что изведала я!
– Что с тобой случилось?
– Тебе не понять, – отрезала Кири.
– Все мы живем в одном мире, а значит, нет ничего, что в конечном счете было бы ясно одному и непонятно другому!
– Мы с тобой живем в разных мирах, – с усмешкой промолвила Кири и, вскинув голову, заявила: – Когда я была еще совсем девчонкой, меня изнасиловали английские солдаты! Можешь ли ты представить, что это такое?!
И юноша неожиданно ответил:
– Могу. Когда я был мальчишкой, меня хотели сделать евнухом.
– Так ведь не сделали!
– Нет. Но я часто вспоминаю те минуты, когда меня привязывали к столбам и точили нож. А еще я представляю, что мне довелось бы пережить. Ужасная боль, унижение, проникающее в душу так глубоко, что его уже не вытравишь, и осознание, что ты никогда не сумеешь изменить того, что свершилось…
Кири замерла. На ее лице отразилось множество чувств, но она не промолвила ни слова. Аравинда терпеливо ждал. Когда девушка наконец пришла в себя, он как ни в чем не бывало спросил:
– Так мы будем заниматься?
С тех пор каждое утро они на два-три часа уединялись в одной из комнат дома Кайлаш. Что они там делали и о чем говорили, никто не знал, только порой оттуда выходила другая Кири, более мягкая, застенчивая, с горящими щеками и повеселевшим взглядом. Она очень смущалась, если ее кожи вдруг касалась горячая и гладкая кожа Аравинды, и старалась не смотреть в его чудесные глаза. Девушка удивилась бы, если бы узнала, что и он находит ее привлекательной – прежде всего, из-за искренности и прямоты, а еще, как ему казалось, удивительного бесстрашия перед жизнью.
Однажды, когда юноша попытался ее поцеловать, Кири не ударила его, не вынула нож, а сдавленно произнесла:
– Не надо! Я никогда не соглашусь принадлежать мужчине, даже если он прекрасен, как бог.
– Почему?
– Потому что я готова отдать себя лишь тому, кто захочет взять меня со всей честью, а это невозможно!
– Почему? – с искренним удивлением повторил Аравинда.
– Потому что я уже не девушка.
Он подошел к ней и заглянул в ее несчастные глаза с таким пониманием и лаской, на какие только был способен.
– Для меня ты – девушка. Ты не виновата в том, что случилось! А я очень одинок в этом мире. Беспомощен и растерян гораздо больше, чем ты! Я возьму тебя со всей честью, потому что сумел понять тебя за то время, пока обучал своим секретам. Ты очень способная, а главное – безудержная, раскованная, удивительно смелая! Злые люди унизили тебя и причинили боль, но со мной ни твоя душа, ни твое тело не узнают боли и стыда.
Кири слушала с замиранием сердца, а он продолжал:
– Я просыпаюсь ночью и думаю о том, как был бы счастлив, если бы ты спала рядом, а еще мечтаю, как днем мы вместе будем танцевать. Я не хочу, чтобы ты уходила из этого дома.
В глазах Кири блеснули слезы.
– Я не уйду. Из-за тебя.
– А я – из-за тебя. Когда придет время, давай уйдем вместе?
Аджит тоже думал о будущем. После отъезда Тулси он не сможет оставаться в доме одинокой женщины. Женщины, которая нравилась ему все больше и больше.
Однажды он решительно вошел в комнату, где Кайлаш вышивала сари для Тулси, и сказал:
– Очень скоро мне придется уйти. И я не знаю куда. За прошедшее время все так изменилось, что теперь я не вижу ни границ мира, ни границ человеческой души.
Женщина ничего не ответила, только ниже склонилась над рукоделием.
– Я не знаю, что делать, Кайлаш, что придумать, чтобы жить дальше! – потерянно произнес мужчина. – Быть может, вы ответите на вопрос: чему учит жизнь?
– Я тоже не знаю, – тихо промолвила Кайлаш, не поднимая глаз. – Меня жизнь научила лишь одному: за обретением всегда следует потеря – и наоборот. Любовь побеждает все, но любовь – это не только счастье, но и тяжелый труд.
– Вы любили?
– Богов, родителей, сестру, племянника, Тулси. И ее дочь.
– А мужчину?
– Нет.
Он понял.
– Вы испугались?
– Да. Неизбежного. Долга. Смерти. Я хотела жить, не важно как, но жить. Однако правильно ли это, не знаю.
– Вы были счастливы? – Я была спокойна.
Аджит сел рядом с ней.
– Кайлаш! Вам еще будет тяжело – когда вы поймете, что у вас нет ничего по-настоящему своего. Я это понял, когда потерял Арундхати и встретил Тулси. Что было, то было, а что есть – то пришло слишком поздно.
