квадратных. Если, поднявшись по ступенькам, стоять спиной к дороге, то справа находилось нечто вроде узкого газона, на котором росли деревья и кусты, за ним, метров через пять или шесть, начинался кованый полукруглый заборчик с каменными тумбами и остатками декоративных вазонов в греческом стиле с фиолетовыми петушками и какими-то еще цветочками. А слева, в неком подобии полуовального алькова, спрятавшись в зелени, стояла большая деревянная скамейка с чугунными ножками и гнутой спинкой.
Ну а прямо — вот оно, собственно, и само здание. Вернее третий его этаж (второй и первый этажи находились ниже уровня дороги и с нее не просматривались).
Большой старинный дом, возведенный еще задолго до намека на революцию семнадцатого года, то есть еще в позапрошлом, девятнадцатом веке, принадлежал некоему купцу и выполнял функцию доходного дома, а потому был разделен на множество отдельных комнат, которые сдавались жильцам в длительную аренду.
Итак, поднявшись на две ступеньки от описанной уже площадки, вы попадали на широкий деревянный настил, являвшийся одновременно мостиком, под которым находился вход на второй этаж. А пройдя мостик, оказывались в большом деревянном застекленном эркере под крышей, нечто вроде пристроенной веранды с длинной скамейкой у стены. Эркер раньше служил чем-то вроде удобной общей прихожей с калошницей и держателями для зонтиков, но теперь в простоте коммунального советского жилья уже не нес особой функциональной нагрузки. Из него можно было пройти в само помещение. Из пристроек на здании имелась еще огромная длинная и тоже застекленная веранда на третьем этаже позади здания и небольшой балкончик с левого торца.
Наш. В том смысле, что комната, в которой проживала наша семья, как раз и имела в виде дополнения этот балкончик. И поверьте, много чего случалось на том балкончике эпохального в нашей жизни, особенно для нас с сестрой.
Дом был коммунальным, но года четыре назад всех жильцов из него расселили, а само здание собрались сносить, чтобы на его месте выстроить высотку. И очень жаль, потому что это поистине уникальный памятник архитектуры.
Но вернемся к рассказу. Имелся у дома и двор.
Не просто двор, а Двор с большой буквы, в который надо было еще попасть! Для чего от ступенек следовало повернуть налево, пройти пару шагов, и тут начинался довольно крутой асфальтированный спуск между двумя домами, ведущий в тот самый двор и к входам на второй и первый этажи.
И вот Он!
Большущий, загадочный, словно включающий в себя целый таинственный мир! С круглым фонтаном, разумеется, давно раздолбанным всеми войнами и революциями, чаша которого была засыпана землей! Со старыми деревьями и остатками некогда величественной аллеи, с разросшимися кустами сирени и жимолости, кипарисами и огромными, сказочно пахнущими по весне каштанами, с тайными местами в зарослях, со сливами и вишнями, не успевающими вызреть из-за набегов детворы, и главное — с огромными, неисчерпаемыми возможностями для детских исследований.
С левой стороны расположились ряды сараев нашего дома, с правой, в глубине двора, ряды сараев дома соседнего. Их было много, по числу комнат, и в каждом имелась довольно глубокая яма для угля. Ибо все меняется в жизни, а уголь, как выясняется, вечен. Центрального отопления у нас не было, зато, как и два века назад, в каждой из комнат дома имелась печь.
Вот в этот самый дом, в шестнадцатиметровую комнату с эксклюзивным балкончиком, родители и принесли меня из роддома.
Надо сказать, что с первых же часов моего рождения мама поняла, что с этим ребенком она натерпится и хлебнет ой-ёй-ёй! Что я и не замедлила продемонстрировать.
Для начала состояние туго спеленутого кулька, в котором принято было во времена моего младенчества держать всех новорожденных, меня лично не устраивало категорически. Я кряхтела, пыхтела, извивалась и краснела от натуги, но минут через пять после пеленания уже умудрялась каким-то непостижимым образом высвободить ручки, а за ними и ножки. Что только родители не предпринимали первое время — и запеленывали с особой тщательностью, и завязывали поверх бантами, а потом и скрученными в жгут пеленками — бесполезняк! Ну, завязали — и что? Теперь дите тратило на освобождение не пять минут, а десять, краснея от усердия и натуги еще пуще прежнего, и все дела!
Участковый детский врач и приходящая на осмотр младенца перинатальная медсестра в один голос строго требовали: ребенок должен быть плотно запеленутым! Так положено, и все! Это основное правило педиатрии!
«Ага!» — согласилась с ними мама, мысленно послав всю медицину куда подальше: спокойно смотреть на то, как ее ребенок мучается, выбираясь из этих смирительных оков, она не собиралась. Хочешь свободы, доченька, — на!
И ребенок таки взял столько, сколько мог, — то есть полной ложкой и еще немного! И теперь главной задачей всей семьи стала одна забота: ни на мгновение не оставлять свободолюбивого младенца без присмотра! Новое состояние мне нравилось необычайно, и дитя принялось активно изучать мир под девизом «Ни секунды покоя!» — вертелось, крутилось, ползало, перекатывалось — и все с улыбкой и в полное свое удовольствие.
Вот с этого все мучения моей семьи и начались.
Я была вечно взрывающимся тротилом, хаосом, несущимся потоком и землетрясением одновременно! Мне невероятно, до не знаю чего сильно-сильно, аж вот так! — было интересно все вокруг и обязательно надо было везде залезть, встрять, все разузнать, успеть в тридцать три места одновременно, всюду сунуть свой нос, поучаствовать, проверить экспериментально на себе методом шишек и травм, придумать интересные игры и аферы, вовлечь в них кучу народу и носиться на этой своей свободе бесконечно!
Семья стонала! Больше всего от моей активности доставалось, разумеется, маме, но и старшей сестрице Светлане пришлось немало нахлебаться от моей кипучей неугомонности. Ей со мной вообще не очень повезло: когда мы отправлялись гулять во двор, ее заставляли присматривать «за младшей», строго-настрого приказывая не выпускать меня из поля зрения ни на минуту, и доставалось ей по первое число, если я умудрялась вляпаться в приключения, а она не успевала остановить. А вляпывалась я, надо заметить, с завидной регулярностью, и остановить меня или уследить за мной было невозможно, как невозможно остановить стихийное бедствие.
Природа, что с нее возьмешь!
Пару раз моя сестра реально спасла мне жизнь, за что ей великое от меня спасибо, ибо жить мне нравится до сих пор.
Про один такой день моей детской жизни я и хочу рассказать.
Мне было пять с половиной лет, мы всей семьей торжественно собирались идти в гости к нашей бабушке, у которой был день рождения, совпавший с выходным
