мне следует продолжить эту традицию и научить тебя...
Затем на следующих шести страницах она дала мне пошаговые инструкции того, как готовить клубничное варенье.
И все это властным тоном.
Прижимая бумаги к груди, я вернулась глазами к конюшне, но я ее не видела, все было слишком расплывчато.
В тот день мы похоронили бабушку Мириам, и я считала, что потеряла ее навсегда.
Теперь, стоя у нее на кухне, с ее кольцом на пальце, выйдя замуж за ее внука, планируя посадить бальзамин и держа в руках ее властное письмо ко мне, я поняла, что никогда ее не потеряю.
Никогда.
— Куколка? — услышала я и обратила затуманенный взор к двери, моргнула и (вроде как) увидела Грея, идущего ко мне с Холтом на руках.
Они добрались до меня.
— Детка, — прошептал Грей, а я продолжала держать частичку бабушки Мириам, когда взяла еще одну ее частичку, забрав сына у его папы. — Ты в порядке? — ласково спросил Грей.
— Мм-хмм, — промычала я вместо того, чтобы солгать, и прижала к себе Холта.
Мой прекрасный малыш с темно-синими глазами и темными, рыжевато-коричневыми ресничками схватил меня за волосы и дернул.
Я неуверенно улыбнулась ему.
Рука Грея обвилась вокруг моей талии.
— Что в письме? — тихо спросил он.
Я покачала головой, беря себя в руки, и подняла на него глаза.
— Ничего, просто миссис Коди командует.
Его брови слегка сдвинулись, и темно-синие глаза с темными, рыжевато-коричневыми ресницами скользнули по моему лицу. Затем морщинка меж его бровей разгладилась, и он с нежностью посмотрел на меня.
Наклонившись, он притянул меня с сыном ближе, крепко сжал и поцеловал меня в лоб.
Затем он поцеловал ручку Холта.
Встретившись со мной взглядом, он прошептал:
— Скажи, что любишь меня, Айви.
Я прильнула к нему.
И, несмотря на печаль, я с радостью сделала, как было сказано, и прошептала в ответ:
— Я люблю тебя, Грей.
А потом я повернулась, прильнула к нему теснее и положила голову на плечо мужа. Грей притянул нас обоих ближе, и я устремила взгляд в окно, откуда виднелась конюшня, часть сада, а вдалеке — пурпурный хребет гор Колорадо.
Холт ерзал и пускал пузыри у меня на руках.
Мой муж молча обнимал свою семью.
Я вздохнула.
*****
Четыре месяца спустя…
Варенье получилось великолепным.
*****
Два года и один месяц спустя…
Я сидела на качелях на крыльце и наблюдала.
Грей стоял с Норри рядом с ее внедорожником. Он опустил голову, когда она поднялась в ковбойских сапогах на цыпочки и поцеловала его в щеку. Его рука лежала у нее на талии, и со своего места я не могла видеть, но в глубине души знала, что он ее сжал.
Они отодвинулись друг от друга, и она повернулась и махнула мне рукой.
Я помахала в ответ.
Норри подошла к водительской дверце, и Грей наклонился, заглядывая на заднее сиденье, где виднелась белокурая головка Холта с густой, блестящей шевелюрой, и почти идентичная ей голова Абеля, — оба были пристегнуты к детским креслам.
Норри завела грузовик и снова помахала, Грей попятился, но не помахал, а кивнул.
Затем она сдала назад, развернулась и отъехала, Грей повернулся и направился ко мне.
Ему пришлось подняться по лестнице, потому что вокруг дома, включая крыльцо, цвела пышная, обильная, широкая гряда из белых, розовых и красных бальзаминов. Я не сомневалась, что он мог бы перепрыгнуть через нее, но он никогда этого не делал.
Норри ехала по дороге, а я смотрела, как двигается мой муж. И когда он направился ко мне, то поднял руку, делая то, что делают мужчины, по какой бы причине они это ни делали. Он схватился за козырек бейсболки, стянул ее, снова надел, снова стянул и снова водрузил на голову.
Я не знала, почему мужчины так поступают, и не спрашивала, потому что мне было все равно. Как и все действия Грея, я считала, что это выглядело горячо. Я не хотела привлекать его внимание к этому, потому что, иначе, он мог бы перестать так делать.
Поднявшись по ступенькам, он подошел ко мне, низко наклонился за бутылкой пива, которую он оставил на полу крыльца, когда Норри заехала за детьми.
Она часто так делала, чтобы дать нам с Греем передышку. Но в основном потому, что была бабушкой, которая любила своих внуков, и матерью, которая пропустила то период взросления своего сына. И она делала все возможное, чтобы больше не пропустить ничего из жизни своей семьи.
Хут разделял ее чувства, он регулярно приходил, оставался подолгу и, не так часто, но это случалось, брал мальчиков в какое-нибудь увлекательное приключение со своим дедушкой.
Я росла, не имея практически ничего.
Поэтому мне нравилось, что у моих мальчиков было все.
Грей устроился на качелях рядом со мной, сразу же обхватил меня рукой поперек груди и притянул к себе, отчего я крутанулась на сиденье и прижалась спиной к его груди.
С легкостью, выработанной годами практики, так как мы часто вот так здесь сидели, я подняла босые, загорелые ноги, согнув их в коленях, поставила на качели и перенесла свой вес на Грея.
Устроившись поудобнее, я устремила глаза в сторону загона, где под голубым небосводом стояли или лениво бродили лошади. Был поздний вечер, но солнце светило ярко и тепло. Не было слышно ни звука, кроме шелеста ветра в кронах деревьев.
Я вздохнула.
Затем провела рукой по стильному (как мне казалось), но все же деревенскому сарафану ковбойши, который был на мне, скользнув рукой по растущему животику.
Некоторое время мы с Греем сидели молча, как часто делали.
Затем я нарушила молчание.
— Что думаешь об имени Букер?
Я назвала нашего первого мальчика Холтом Грейсоном Коди. Грей назвал нашего второго мальчика Абелем Лэшем Коди.
Да, Лэшем.
Серьезно, я любила Грейсона Коди.
Теперь мы узнали, что ребенок, растущий у меня в животе, — еще один мальчик.
Я не возражала против еще одного мальчика. Первые двое были потрясающими.
Но настала моя очередь давать имя нашему ребенку.
— Букер? — спросил Грей.
— Букер Фредерик, — ответила я.
Я почувствовала, как он сделал глоток пива, затем
