там тоже хохлы.
Юозас опустил глаза. За последние несколько часов он совершенно забыл, что в мире существует Интернет, и новости узнаются двумя нажатиями клавиш. Как забыл и о необходимости зарядить телефон.
– А Донецк как же? – спросила Марья Дмитриевна.
– Тонецк не статим, – машинально ответил Юозас, – я уферен.
Хотя после таких вестей уверен он не мог быть ни в чём.
– Ладно, пойду я, – сказала наконец Марья Дмитриевна, – загляну к вам вечерком. А то светает уже скоро, Шура.
– Светает, – кивнула Александра, глядя на часы, – третий час, скоро скотину выгонять. Пойдёмте, провожу Вас. А ты оставайся со своим товарищем, – бросила она Юозасу и погасила свет.
За стеной мерно жужжала стиральная машина с окровавленным бельём. Юозас сидел у постели друга, обхватив руками колени, и ничего не мог поделать.
– Дядя Юра, – слабо позвал его Ромка. – Я выживу, я должен, я везучий. Ты меня только не оставляй одного и без оружия, а так я выживу, я уже выжил один раз, – он откинул одеяло, и тёмный шрам отчётливо проступил на бледном теле, – у меня был ожог сорок процентов поверхности, с таким не выживают, а я живучий, правда, дядя Юра? Не оставишь?
– Не остафлю, – ответил Юозас, глотая вставший в горле комок – сегодня Ромке позволительно говорить даже об этом…
– Дядя Юра, а если хохлы?.. – на большее количество слов у него не хватило сил.
– Тогта я путу стрелять, – отрешённо-спокойно ответил Юозас, касаясь надёжного блестящего металла двух автоматов. – Спи тафай.
Настало утро, поднялась Александра и пошла в коровник, а он всё сидел возле Ромки, уснувшего тяжёлым тревожным сном, и слушал его дыхание.
Потом она вернулась – он слышал её чавкающие шаги в резиновых сапогах – и поманила его жестом из комнаты на кухню.
– Свежее молоко принесла вот, – сказала она, растерянно улыбаясь, и голос её звучал чем-то совершенно нереальным, из какого-то другого мира, где не было крови и смерти, а была красивая женщина с только что надоенным молоком.
* * *
Стояла самая середина лета, и ароматные плоды абрикосов осыпались над Славянском точно так же, как над Днепропетровском, куда Калныньшу предстояла двухдневная командировка.
Там ждал его непосредственный начальник – мистер Дункан, личные встречи с которым происходили нечасто, чаще приходилось общаться по электронным средствам связи.
Однако на этот раз им пришлось встретиться в мрачном и сером для постороннего зрителя здании областного СБУ.
Марк сидел за широким деревянным столом, между своим начальником и хозяином кабинета. Впрочем, здесь все были в штатском, и разве что по возрасту можно было определить старшинство.
Перед ними стоял испуганный молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, в форме гражданской авиации, и нервно мял в руках фуражку.
– Меня вызывали, – проговорил он, – я явился…
– Ваша фамилия? – казённым тоном спросил его сидевший в центре капитан СБУ.
– К-костюченков, – запинаясь, ответил парень, и жёлтые глаза Калныньша следили за тем, как его пальцы перебирали материал фуражки.
– Национальность?
– Украинец.
– Профессия?
– Авиадиспетчер.
– Вы дежурите семнадцатого числа?
– Д-да, конечно, – с готовностью подтвердил парень. Всё-таки он сильно трусил, отметил Калныньш про себя.
– Мы Вас пригласили сегодня, чтобы взять подписку о неразглашении. Прошу Вас присесть и расписаться. В течение Вашего дежурства на Вашем рабочем месте будет присутствовать наш сотрудник, о чём мы Вас предупреждаем. Ваша задача – исполнять его инструкции…
– Я-то конечно, – мялся парень в лётной форме, – вот только начальство…
– Это наши заботы, Костюченков, – оборвал его капитан СБУ, – с Вашим начальством мы всё решили. Вас это не должно беспокоить. Вам всё ясно или есть вопросы?
– Н-нет, – помотал он головой, – всё, мне можно идти?
– Минутку, Костюченков. У Вас дети есть?
Вопрос был задан таким тоном, что даже Калныньш подался вперёд.
– Есть, трое, – Костюченков быстро захлопал ресницами, – да я всё сделаю, как скажете, пан…
– Если всё сделаете правильно и будете держать язык за зубами – получите премию в размере пяти окладов. Купите детям конфет, – приглушённо говорил украинский офицер, – ну а будут глупости – сами понимаете… Я думаю, не нужно объяснять уровень серьёзности нашей организации. Надеюсь, вам хватит благоразумия, а то ж не хочется троих детей сиротами оставлять, не так ли?
Костюченков кивал, как китайский болванчик, но Калныньш видел опытным взглядом, как его трясло от страха.
– Идите, – милостиво позволил офицер СБУ – и не дай бог…
– Почему выбрали именно его? – тихо спросил Калныньш, когда Костюченков покинул кабинет. – Есть же разные смены…
– Будете смеяться, – ответил начальник. – Из-за трусости. Этот единственный из всех смен этой весной не ходил на митинги.
– Почему? Не сочувствует сепаратистам?
– Марк, дорогой Вы мой! Вы полгода в этой стране, и такие вопросы задаёте! Сепаратистам тут сочувствуют абсолютно все. Вопрос только в смелости выступить – ну, или в её отсутствии, с чем мы имеем дело в данном случае. Трое маленьких детей, жена в декрете, отчаянно держится за своё место. Вот и всё.
Глаз Калныньша искал на столе что-то привычное и не находил.
– Где у вас пепельница? – спросил он у хозяина кабинета.
– Мы же европейская держава! – напыщенно, с чувством оскорблённой гордости ответил офицер СБУ. – у нас не курят в государственных учреждениях!
– Пойдёмте, Марк, покурим, заодно есть разговор, – начальник доверительно взял его под локоть.
– Мы провели анализ, Марк, – неторопливо говорил Дункан, когда они вышли в коридор, – по всем раскладам выходит, что из вашего штаба уходит информация к сепаратистам. Ни на чём пока не настаиваю, но подумайте, прикиньте… И обязательно проверьте все местные кадры.
– Местные кадры, – глухо повторил Калныньш, – это всегда больной вопрос…
– Безусловно, но здесь особенно.
