с одной стороны и вытолкнуть с улицы на Добрынку. Значит, дали команду задавить всех на месте, но из кольца не выпустить. Резон есть. Куда их выпускать, вон, что в городе творится! Только орды, вкусившей крови, им там сейчас не хватает».
Он, щелкая мышкой, переходил с одного новостного сайта на другой. Репортажи различных агентств отличались только нюансами. Все были едины во мнении, такого бардака Москва ещё не знала. И вряд ли переживёт.
В метро застряли сотни тысяч пассажиров. Их, очумевших от духоты, выводили по тоннелям на станции. А по улицам валили толпы отчаявшихся ждать транспорта. Колонны автобусов, экстренно брошенные на выручку метрополитену, застряли в пробках. Садовое кольцо встало намертво. Основные магистрали города напоминали муравьиную тропу, политую клеем.
А тут ещё вдруг вырубилась мобильная связь. Оказалось, к ней привыкли, как к горячей воде. Пропала — и конец света. Служилый и офисный народ бросился к обычным телефонам, и оборудование МГТС[75] сначала раскалилось докрасна, а потом начало сбоить от перегрузок.
Самые смышлённые перешли на Интернет. Но «Стрим», использующий телефонные линии, «упал» первым. Следом от перегрузки посыпались сети мелких провайдеров. Целые районы оказались вообще без связи.
Но пока с телевидением. Пассивная односторонняя связь, но и то, слава Богу.
А потом картинка на экранах пропала, сменившись страшным черным квадратом.
В аду, с населением в пятнадцать миллионов грешников, особняк посольства воспринимался как островок, над которым замер «глаз» тайфуна. Полный штиль, гнетущая тишина и ожидание смертоносного шквала.
Система связи посольства работала через спутник, обвал Рунета[76] и российского телевидения никак на ней не сказался. На экране телевизора шла прямая трансляция CNN битвы на Ордынке.
— Сколько они ещё продержатся? — вслух спросил Максимов.
Ибрагим на секунду оторвал взгляд от своих мониторов. В отведённом ему кабинете он развернул настоящую монтажную, с пультом управления и какими-то приборами не понятного назначения. То и дело откатывался на стуле к одному из приборов, регулировал настройки и вновь подъезжал к своему режиссёрскому пульту.
«И кто сказал, что арабы не технологически мыслящий этнос?» — подумал Максимов, наблюдая, как ловко Ибрагим управляется со своей машинерией.
— Теоретически, бесконечно долго. Они сейчас не ощущают ни боли, ни усталости. Только боевую ярость. Милиции я, наоборот, даю сигнал, угнетающий агрессию. Посмотрите, они же не атакуют, а отбиваются. Не развивают успех, сразу откатываются назад.
Ибрагим ткнул пальцем в один из мониторов.
Камера показала, как нестройная цепь ОМОНа, оттеснив яростную орду лимоновцев, медленно отступила на рубеж обороны.
— Атакуют с двух сторон, хотя проще было бы работать на вытеснение. Навалиться с одного конца улицы и вытолкнуть всех нафиг. Раз взяли в кольцо, то решили всех закатать в асфальт. Вопрос времени.
— Сил не хватит. — Ибрагим покачал головой. — Колонны с резервом застряли в пробках. А при равенстве сил, биться они друг с другом смогут до бесконечности.
— И что ты скалишься? Сейчас начальству этот цирк надоест, и дадут команду открыть огонь на поражение. Будет тебе плюс-минус бесконечность. Кстати, проверь крыши.
Ибрагим пощёлкал кнопками на пульте.
— Есть! Дом у нас в тылу. Четверо. Снаряжение спецназа.
— По наши души. — Максимов расслабленно откинулся в кресле. — Наверное, разведка. Скоро остальные подтянутся.
— Могу их скинуть вниз, сайиди. Или организовать эпилептический припадок, — предложил Ибрагим, протягивая руку к прибору, стоявшему под столом.
Максимов отмахнулся.
— Зверь ты, Ибрагим! Дорвался до приборчиков, как импотент до Виагры. Уймись, дай людям поработать. Один фиг, пока лимоновцев в асфальт затрут, нас штурмовать не станут. Во всяком случае, с ходу. Достаточно будет выйти на связь с оперативным дежурным и дать знать, что в посольстве профессионалы, а не мальчишки, обчитавшиеся Юлиуса Эволы[77]. Не поверят, дать пару очередей в воздух и выпустить одного заложника. Пусть доведёт им обстановку. Никуда не денутся, окопаются, как миленькие. Двое суток будут сопли жевать, пока решаться штурмовать.
— Вам виднее, сайиди. Вы тут командир.
«По мелочи подкалывает, сучонок. Однако маску снять боится, что показательно».
Максимову захотелось врезать кулаком по сутулой спине Ибрагима, чтобы не умничал.
Спутниковый телефон на его столе издал нервный зуммер.
— Так, все шло нормально, пока не вмешался Генштаб, — пробормотал Максимов, снимая трубку.
— Как обстановка? — раздался голос Хартмана.
— Все под контролем.
— Оборудование?
— Работает.
— Тут с тобой хотят поговорить. Только без имён, сам понимаешь.
Судя по шороху, трубка перешла из рук в руки.
— Алло? Ты меня слышишь?
От звука её голоса у Максимова дрогнуло сердце. Не узнать было невозможно.
— Да.
— У тебя странный голос… Чтобы убедиться, что я не ошиблась, скажи, что означают три кружочка и крестик?
Максимов посмотрел на кольцо на своём безымянном пальце.
— Иштар, — ответил он.
Карина купила кольцо в парижской лавке, торговавшей всяким экзотическим хламом. Простенькое серебряное кольцо, очевидно, не привлекло внимания завсегдатаев Латинского квартала, как сороки, охочих для чего-то яркого и необычного. Даже украсть никто не додумался. Карина выкопала кольцо из вороха индийских бисерных бус. «О, твоё», — сказала она, протянув кольцо Максимову. Он не стал поправлять, вроде бы, полагалось сказать «тебе». Знал, что такое знак судьбы.
Даже не удивился, что кольцо легко, будто там ему и место, обосновалось на безымянном пальце.
«Три кружочка — Венера, Луна и Земля. Крест — год. Все вместе — Иштар», — пояснил он символы.
«Богиня Любви, Смерти и Возрождения», — Карина уже достаточно знала, чтобы правильно выбирать подарки.
— Теперь я знаю, это — ты. Здравствуй.
— Чтобы я не ошибся, теперь ты ответь: какой сон ты видела тогда?
— Он сбылся сегодня.
«Ясно, это Карина. И она уже побывала в адресе».
