танцора, темпы ли тут виноваты?
Помянул Васильев и балетмейстеров: Лавровского, Захарова, Вайонена, Голейзовского, Мессерера — для каждого нашел точное доброе слово.
Эти хореографы эпохи «драмбалета» создали славу российской балетной школе. Особо выделил танцор Григоровича. Оно и понятно, Юрий Григорович Васильева и Максимову привечал. Но дело тут сложнее.
«Мы настолько были с ним близки…, я говорил его фразами… прорыв в области мужского танца…был убежден, что так ставить мог только гений, я его с самого начала обожал…» Вот мои отрывочные записи признаний танцора.
О «Спартаке» Васильев рассказывает захватывающе. Первый постановщик балета — Игорь Моисеев — сделал нечто грандиозное, сцена в Цирке юного Владимира потрясла. Одновременно в Кировском театре хачатуряновский балет поставил Роман Якобсон, о его постановке Васильев говорит: «гениальная». И вот, спустя несколько лет, при наличии этих двух постановок, Григорович взялся за третью. По-видимому, он нашел свой ход. По Васильеву, это сопоставление двух главных героев: Спартака и Красса.
Сам Васильев мечтал сыграть Красса, но в итоге роль досталась Марису Лиепе. О последнем, сравнивая его с собой, Владимир Викторович сказал так: «Он был эффектнее, ярче, цельнее». Редкое для актера-звезды признание.
Нет, я не поклонница балета, но Васильев меня «заразил» — я посмотрела все четыре серии этого фильма. С грустью подумала, что эпоха Большого Балета кончилась, и теперь настала пора «собирать камни» — по зернышку складывать в копилку материалы обо всех причастных к ней творцах. Фильм, о котором пишу, — весомый вклад в эту копилку.
Тамара и Демон: Дмитрий Хворостовский и Асмик Григорян в опере РубинштейнаОпера Демон Антона Рубинштейна на канале КУЛЬТУРА
12.02.15
Такое впечатление, что Дмитрий Хворостовский прирожденный Демон. Эта роль — точно по нему, по его голосу, по его повадке, возможно, по внутреннему ощущению.
Какое-то время назад в концерте, также показанном на канале КУЛЬТУРА, он спел арию Демона — ту самую, известную: «На воздушном океане/без руля и без ветрил/Тихо плавают в тумане/хоры стройные светил». Спел на таком дыхании, с такой отдачей, что я даже не стала сравнивать его с божественным Павлом Лисицианом. Другое — но тоже неземное, да еще и мощное, огромное…
Дмитрий Хворостовский
Ария Демона — вот все, что большинство из нас знает об этой опере. Гениальной? Судя по второму акту, да. В первом у меня еще были сомнения. Потом, в антракте, я услышала высказывание Хворостовского о сочинении Рубинштейна: «Наполовину гениальная, наполовину негениальная».
Сочиненная всего за три месяца по либретто лермонтоведа Павла Висковатого, впервые она прозвучала в Мариинке в 1875 году. Нет свидетельств о грандиозном успехе, провала тоже не было, значит, прошло тихо. На своем веку не помню такого названия в оперных театрах.
Знаю, что в зеркальном году премьеры, 1957-м, Демона в ленинградском Кировском, ныне снова Мариинском, пел любимец советских зрителей Георг Отс. Подозреваю, что Демон Отса был чем-то похож на Мистера Икса — печальный, загадочный, влюбленный…
Асмик Григорян
Демон Хворостовского — титан, богоборец. Меня насторожил крестик на открытой шее певца, который навязчиво лез в глаза. Объяснением отчасти можно считать признание Хворостовского: когда Гергиев поставил в Мариинке последнюю сцену оперы, он, исполнитель Демона, тяжело заболел и премьеру пришлось отменить. В этом случае возможен своеобразный «синдром» Воланда-Демона, мешающий без суеверного страха обращаться к определенным «магическим» фигурам и сюжетам.
Скажу сразу, что либретто «Демона» уходит в сторону от лермонтовской поэмы, стихи поэта в опере мы слышим редко, только в «гениальных кусках». В остальных — нечто присочиненное бедолагой-либреттистом, не слишком обремененным художественным талантом.
Итак, Демон Хворостовского — богоборец, темный властелин Мира.
Этому способствует решение спектакля режиссером Дмитрием Бертманом — предельно абстрактное, далекое от «грузинской» ориенталистики и сказочности. В сущности, хотя заявлено концертное исполнение, это полноценный оперный спектакль, несмотря на то, что в Зале Чайковского нет занавеса и декораций. Прожекторы создают иллюзию гор, облаков, необъятного и таинственного Божьего мира.
Огромный Глобус, Земной шар, расположен посреди сцены. Демон Хворостовского играет с этим Глобусом как со своей игрушкой. Глобус — его символ, его атрибут. Демон наделен властью над миром, но он бесконечно одинок, ибо его «никто не любит». Мир для него — безлюбая пустыня.
Тамара — его последний шанс «с небом примириться, любить, молиться и веровать добру».
В противоборстве могучего, яркого и обольстительного Демона и наивной, верящей в Бога, почти девочки Тамары — суть и поэмы Лермонтова, и главного оперного конфликта.
Если атрибут Демона — большой Глобус, то у Тамары таких атрибутов два. Это подушки — как символ ее бессонных сновидений, ее мучительных грез «наяву»— и маленький Глобус, повторение Большого, которым Демон искушает намеченную им жертву. Нужно иметь на редкость изящное сложение, и при этом обладать неженской силой и выносливостью, чтобы петь арии растянувшись на глобусе, стоя на коленях, ползая на корточках, сидя и лежа на полу, исполняя задуманное режиссером.
Нежная и хрупкая Асмик Григорян, лирическое сопрано, дочь тенора Гегама Григоряна, воспитанница Вильнюсской консерватории, блестяще справляется со всеми задачами, к тому же, чудесно поет и проникновенно играет. Оба протагониста — Он и Она — играют с минимумом грима, очень естественно и драматично, без педалирования. Живые слезы в глазах Асмик-Тамары говорят о степени ее вовлеченности в действие, о силе ее сопереживания юной грузинской княжне.
Глядя на этот дуэт Демона и наивной безыскусной души, я невольно вспоминала роман Метьюрина «Мельмот-скиталец», о котором восхищенно отзывался Пушкин, роман, явно известный Лермонтову. Там Дьявол-Мельмот тоже искушает девочку, однако ничего у него не выходит, чистая душа не поддается злу. Тамара у Лермонтова поддается не злу, а Любви и Очарованию жизни, в ней пробуждается интерес к миру, к тем «надзвездным краям», о которых шепчет ей искуситель. Речи Демона преследуют Тамару — то сверху, то с боку, то в двух шагах от нее — режиссер и певец прекрасно используют пространственную «архитектонику» зала.
В опере за редкими исключениями нет грузинского колорита, но есть отличные куски церковной музыки: «хор монахинь», чудесная православная попевка монаха со свечой «Все нечестивое прахом пойдет».
В итоге после поцелуя Демона Тамара умирает.
Режиссер Дмитрий Бертман
И здесь — в полном соответствии с автором поэмы — Ангел вырывает ее душу из рук Демона:
«Она страдала и любила — и рай открылся для любви».
Кстати, Ангела в этой постановке поет не женщина меццо-сопрано, как в предшествующих спектаклях, а
