три озера, маленьких, круглых, голубеющих, словно цветы. Густой хвойный дух поднимался от земли к облакам ясными холодными струями.
Осевший снег держался только между деревьями. Солнце доставало его. Снег мокро блестел, подсвечивал деревья снизу. От этого они казались легкими и неимоверно зелеными.
— С хозяйки причитается, — сказал из кухни шофер.
— Кошку бы надо через порог пустить, — Майя повернулась к мужу.
— Далась тебе эта кошка, — уперев руки в бока, возразил Любомир. — Шерсть от них одна…
— А вдруг примета верная? — засомневалась Майя.
— Брось ты… — Любомир подошел к двери на балкон.
— Помолчи… Что ты понимаешь… — Майя раздвинула мужчин руками и шагнула с балкона обратно в кухню.
Вынула бутылку из хозяйственной сумки, набитой всякой всячиной до такой степени, что ее нельзя было закрыть. Поставила на табурет.
После первого тоста за квартиру, за новоселье Любомир, прокашлявшись, предложил:
— Давайте выпьем за нашего бывшего командира, за Петра Петровича Матвеева. Хороший был командир. Те, кто с ним служил, долго будут его помнить…
— Любомир, — подняла брови Майя. — Тебе только на поминках выступать. А у нас новоселье… Да и Матвеев, слава богу, жив. Маринка перед самым отъездом от начальника санчасти слышала, что инфаркт у полковника был небольшой. Микро… Он переутомился, от нервов…
— Я вообще врачам не верю, — выставил вперед подбородок шофер. — Ничего они не знают. Только догадываются… Микро. А человек в отставку, на пенсию ушел.
— Он бы и без инфаркта ушел, — не уступила Майя. — Положено. Закон.
3
Из почтового вагона с шумом, наводившим на мысли о лесоповале, падали бумажные мешки, вздувшиеся от писем, газет, журналов. Ящики с посылками краснолицый грузчик в облезлой шапке цвета серого домашнею кролика не глядя бросал на стоящую справа от него тележку. Он ни разу не промахнулся, мало того, ящики ложились порядком, словно сами знали, кому куда.
Мартовское небо над станцией и дальше над убегающими в леса путями теплело синевой. Заливисто пели овсянки. Токовал дятел. От ноздреватого снега пахло водой, словно на озере.
Славка Игнатов перешел через рельсы. Направился к зданию вокзала, одноэтажному, каменному, где на углу чернела жирная стрелка и было написано: «Выход к пригородным автобусам». За ларьком «Галантерея» у газетного киоска, чуть ли не плавающего в луже, Славку остановил патруль. Проверили солдатскую книжку, отпускное предписание. Старший спросил:
— Почему с бородой?
— Предписание врача.
…В часть Игнатову нужно было прибыть только на следующие сутки. Он сел в рейсовый автобус и поехал в Каретное. Возвращался Славка из краткосрочного отпуска. Побывал на родине. Как поэтически выразился Мишка Истру: отпуск дали вместо медали. И еще Мишка сказал:
— Советы хороши тем, что их можно выслушать и поступить по-своему, знаю… Но мой тебе совет: забудь девицу Матвееву. — Он презрительно сморщился. Хлопнул ладонью о пропахший маслом и щелочью стеллаж. Заключил: — Кишка!
Славка смутно представлял значение последнего слова, но подозревал: это почти что стерва, только похуже и посовременнее.
Он тогда ничего не ответил Мишке. Повернулся и ушел в курилку. Потягивая махорку, думал о том, насколько вправе мы плохо судить о людях. Разве сами чисты, как горный хрусталь? Нет, конечно, явное плохо — это плохо. Но ведь в людях больше такого, что можно толковать по-разному.
…Автобус минут через сорок добрался до Каретного. День по-прежнему был ясный. Стук капели, срывающейся с крыш, вселял бодрость и радость, на первый взгляд беспричинную, но только на первый взгляд. Славка верил, в человеке что-то угасает осенью, медведем дрыхнет зимой, а весной начинает стучать в душу, словно капель.
— Это ты? — сказала с удивлением Лиля. Сказала громко. Пациенты, терпеливо ожидавшие приема врача, выпрямились на стульях, повернули головы в их сторону.
Он кивнул.
— Погуляй, — сказала она теперь уже тише. — На улице хорошая погода. Погуляй… Я попробую освободиться.
Она была красива. Он понимал это. И догадывался, что она тоже понимает. Если бы здесь проводили конкурс на звание «Мисс Каретное», «Мисс район» и даже «Мисс область», она непременно заняла бы первое место…
Обогнув лужу, Славка перешел через дорогу. Купил в табачном киоске пачку «Примы». Почитал районную газетку, наклеенную на фанерный щит. Поцарапанный мужик с отечным лицом попросил у «солдатика» закурить. Славка спросил у него, где здесь можно купить вина. Поцарапанный со знанием дела, с глубоким пониманием объяснил, что нужно дойти до парикмахерской и налево через переулок.
Когда Славка возвращался из магазина, Лиля стояла возле поликлиники, оглядывая улицу. Пальто из голубой замши Славка видел на ней впервые. Соломенные волосы, касавшиеся голубых плеч, казались еще светлее. Славка понял, что не сможет жить без этих волос, без этой девчонки. И не сможет жить никогда…
— У тебя сколько времени? — спросила она.
— До завтра.
— Нормально, — кивнула она. — Пойдем ко мне… Жанна взяла неделю в счет отпуска и поехала в госпиталь…
Когда он целовал ее, она сказала:
— С бородой интереснее получается.
Он признался:
— У меня иногда такое чувство, что мы как два встречных поезда — промелькнем друг мимо друга окнами и разойдемся. Первая любовь редко бывает счастливой.
— Нет правил без исключений, — сказала она. — Об этом знает каждый школьник.
— Но мы уже не школьники…
…Ночью он разбудил ее.
— Я уверен, что однажды все это уже было…
— Что — все? — Она кулачками терла глаза.
Он ответил:
— И ты и я… И наша любовь.
Она не понимала.
— Ты слышала гипотезу о параллельных мирах? Ну что все мы живем в нескольких измерениях. В двух, в трех… Может, больше. Понимаешь?
— Нет, — честно призналась она. И попросила закурить.
— Это неважно… Есть такое предположение, что мы существуем и в других мирах. И там все происходит то же самое, что здесь… Только немножко отличается. И у меня такое ощущение, что мы встречались с тобой в параллельном мире. Была ты, был я, лес, военный гарнизон. Я подарил тебе белку. А ты пела песню. Только песня была другой… Счастье где-то бродит по дороге и приходит снова на порог. Надо только, чтоб на том пороге не погас заветный огонек…
— Ой, Славка, — с нарочитым испугом сказала Лиля, — ты, наверное, лунатик… — Немного подумала и добавила: — Или поэт.
— Нет, — возразил он. — У меня хорошая нервная система. И я очень жалею об этом. Представляешь, сколько стихов написал бы я о тебе.
— Не жалей, — сказала Лиля. — Хорошее здоровье — самое главное.
Он смотрел на Лилю. И ему было ясно, что он совершенно не понимает ее, она не понимает его. А когда уедет к дяде в Москву, просто забудет…
Наступит утро. Часа через два. И с первым рейсовым автобусом ему придется покинуть Каретное.
