Вскоре очертания города исчезли позади, а впереди Кори приветливо встречало голубое небо и тёмная полоска шоссе. Она вдруг поняла, что не может и не имеет права ненавидеть Брэда Хейзена больше, чем Медсин-Крик. И город, и Брэд уходили в прошлое, а будущее вызывало щемящее чувство неизвестности. Хорошо это или плохо, но Кори наконец-то вырвалась в огромный мир и никогда больше не вернётся в родной Медсин-Крик.
3
Когда Пендергаст вошёл в больницу, шериф Дент Хейзен стоял в самом конце коридора и беседовал с двумя полисменами. Его голова всё ещё была забинтована, а рука в белом гипсе висела на повязке. Увидев Пендергаста, шериф оставил полицейских и быстро направился к нему, протягивая левую руку.
— Как ваша рука, шериф? — спросил Пендергаст.
— До конца сезона мне не удастся половить рыбу.
— Очень жаль.
— Вы уже уезжаете?
— Да, и решил заехать к вам, чтобы сказать пару слов. Хочу поблагодарить за то, что вы помогли мне чрезвычайно интересно и насыщенно провести отпуск.
Хейзен рассеянно кивнул. Его лицо выразило горечь и разочарование.
— Вы очень кстати. Можете посмотреть, как старая леди прощается со своим безумным чадом.
Пендергаст кивнул. Он давно собирался навестить бедную Уинифред Краус и попрощаться с ней, но время нашёл только сейчас, в последний день пребывания в этом городе. Пендергаст почти полностью разобрался в этом странном деле, но оставался ещё один вопрос, ответ на который он пока не нашёл.
— Понаблюдайте за ними через стекло, — сказал шериф. — Там уже полно психоаналитиков. Следуйте за мной.
Он провёл Пендергаста по коридору, вошёл в психиатрическое отделение и пригласил спутника в тёмную комнату со стеклом во всю стену. Там уже собралась большая группа медиков и студентов, тихо обсуждавших нашумевший случай. В этот момент дверь соседней комнаты отворилась, и двое полицейских в форме вкатили инвалидную коляску с Джобом. Он был весь забинтован, а на руку и плечо наложили гипс. Хотя в комнате царил полумрак, Джоб сильно прищурился от света тусклой лампы. Его привязали к коляске тугими ремнями, а здоровую руку и щиколотки ног пристегнули к ней наручниками.
— Вы только посмотрите на этого ублюдка, — тихо проговорил Хейзен.
Полицейские оставили коляску посреди комнаты и отошли к противоположной стене.
— Больше всего на свете мне хотелось бы знать, почему эта тварь убивала людей, — продолжал Хейзен, не спуская глаз с Джоба. — Почему он оказался на кукурузном поле, почему устроил выставку из убитых ворон, почему сварил беднягу Стотта, почему засунул в тело Чонси собачий хвост… — Он замолчал и судорожно сглотнул. — И почему убил бедного Теда. Что происходило в этот момент в его долбаной башке?
Пендергаст оставил эти вопросы без ответа.
В этот момент в комнату вошла Уинифред Краус, опираясь на руку полицейского. Она была в широком больничном халате, двигалась очень медленно, а под мышкой держала книгу. Увидев Джоба, Уинифред просияла и радостно улыбнулась.
— Джоби, дорогой, это я, твоя мамочка.
Её тихий голос был усилен установленным над стеклом громкоговорителем, из-за чего казался неестественно холодным.
Джоб поднял голову, и на его лице появилось подобие улыбки.
— Ма-маа, — протянул он.
— Я принесла тебе подарок, Джоби. Посмотри, это твоя книга.
Тот издал невнятный звук радости и оживился.
Уинифред приблизилась к сыну и, пододвинув стул, села рядом. Полисмен напрягся, но остался на месте. Она обняла Джоба за плечи и прижала к себе. Его израненное лицо засветилось счастьем.
— Господи Иисусе, — прошептал Хейзен. — Вы только посмотрите, она обнимает его, как ребёнка.
Уинифред Краус открыла книгу.
— Я начну с самого начала, хорошо, Джоби? — пролепетала она, тыча пальцем в страницу. — Ты же всегда любил, когда я читала с самого начала.
Она стала читать слащавым голосом, по-детски коверкая слова:
Пой песенку о шести пенсах.
С карманами, полными ржи,
Двадцать четыре дрозда
Запечены в пирог.
А когда пирог открыли,
Птицы громко запели,
Разве это не прекрасное блюдо,
Достойное королевского стола?
Большая голова Джоба ритмично покачивалась в такт её словам, а с его губ срывался протяжный звук «ооооооооо».
— Господи Боже мой! — воскликнул шериф. — Этот урод подпевает безумной матери. Нет, я даже смотреть на это спокойно не могу!
Уинифред закончила этот стишок, а потом медленно перевернула страницу. Джоб просиял и громко засмеялся.
Вот тебе прекрасное яблочко,
Свари его в кастрюле,
Посыпь его сахаром,
Помажь его маслом
И съешь, пока оно горячее.
Хейзен повернулся и взял Пендергаста за руку.
— Я подожду вас в приёмном покое.
Пендергаст не ответил на рукопожатие и даже не заметил его. Он заворожённо смотрел на эту сцену, пытаясь понять, что происходит в головах этих несчастных людей.
— Джоби, взгляни на эту чудесную картинку, — ворковала Уинифред. — Видишь?
Пендергаст поднялся на цыпочки и заглянул в книгу, старую, рваную, с пожелтевшими страницами, но с отчётливо различимой картинкой. Мгновенно узнав её, Пендергаст, как от удара, отшатнулся назад.
Джоб радостно задёргался всем телом, закивал и громко протянул:
— Ооооооо!
Мать улыбнулась и перевернула страницу. В динамике послышался её сухой голос:
Из чего сделаны маленькие мальчики?
Из чего сделаны маленькие мальчики?
Из змей, улиток и собачьих хвостов,
Вот из чего сделаны маленькие мальчики…
Но Пендергаст уже не слышал этого стихотворения. Студенты и врачи-психиатры не заметили высокого худого человека в чёрном костюме, который молча повернулся и выскользнул за дверь. Слишком увлечённые своими наблюдениями, они ещё долго рассуждали о том, в каком разделе учебника психиатрии будет помещён этот уникальный случай и будет ли вообще удостоен такого внимания.
