– Ты рассказывала о своей сестре.
– Ну, благодаря связи с Асфоделией выяснилось, что Света скучать по мне точно не станет. Да что там, она и подмены не заметила. То есть Света видит, что её сестра не такая, какой была раньше, однако причин не понимает. Отчасти обидно, конечно… хочется надеяться, что близкие знают нас лучше… а отчасти я её не виню. Кто бы в своём уме и трезвой памяти предположил подобный вариант?
– Мне кажется, я заметил бы, переменись вдруг Диана, или Эветьен, или ещё кто-то из моих близких, в одночасье, без видимых причин, – Тисон усмехнулся. – Хотя возможно, это лишь иллюзия. Порой мы все твёрдо уверены, как поступили бы в той или иной ситуации, и, разумеется, исключительно верным образом.
– А выпихни кого в реальную ситуацию и сразу поймёшь, что все мы просто несовершенные человеки со своими тараканами в голове.
И живём как умеем.
В том мире, какой есть.
– Всё же у тебя есть шанс вернуться.
– Думаешь?
– Он мал, шанс этот, едва ли не ничтожен, но есть. Во всяком случае, так говорит Эветьен.
– Да, он мне тоже что-то такое говорил. Однако мне и здесь неплохо, – я чуть отодвинулась от Тисона, повернула к нему голову, глянула лукаво – Или ты уже от меня устал?
– Что ты, как от тебя возможно устать?
– Легко. Иногда я и сама от себя устаю.
Тисон улыбнулся, не принимая моего заявления, и поцеловал меня, долго, нежно и томительно. Даже вспыхнувшее было желание поспорить погасло мгновенно, уступая другим, более приятным. Я попробовала, не разрывая поцелуя, извернуться в мужских руках, а там и вовсе сменить позицию на располагающую к дальнейшему, но вкрадчивый стук двери вынудил замереть, словно меня застигли на месте преступления. Тисон же без малейшего смущения поднял голову, глянул искоса на вошедшего брата. Я отметила толику недовольства в тёмно-карих глазах, однако не настолько ощутимого, чтобы указать нарушителю уединения на дверь.
Парадокс наших отношений – я, не желавшая выбирать между ними, всё ещё напрягаюсь и смущаюсь, когда кто-то из них прикасается ко мне при другом, пусть бы объектом выступает невинная часть тела вроде руки или плеча, а братья, поначалу неодобрительно реагировавшие на внимание второго ко мне, нынче ведут себя совершенно спокойно и невозмутимо.
– Ты вернулся, – прокомментировала я, садясь ровнее.
– Вернулся, – подтвердил Эветьен очевидное, окидывая нашу диспозицию взором оценивающим, глубоко заинтересованным. – Отличная идея, – добавил и принялся раздеваться.
Глаза я отвела, ибо тяжеловато с непривычки смотреть на одного обнажающегося мужчину в присутствии другого, тоже неодетого.
– Как продвигаются дела с оглашением? – осведомился Тисон.
– Почти всё готово. Прежде всего безопасность, разумеется, в первую очередь для суженой Стефанио.
– А ребёнок? – спросила я.
– И для ребёнка, конечно же.
– Мы сегодня заезжали к арайнэ Фалианне за платьем, и я слышала разговоры, будто Мадалин сама распустила слухи о якобы появлении новой фаворитки, – я прижалась спиной к груди Тисона и закинула ноги на бортик ванны.
– Скорее всего, так и есть. Фрайнэ Жиллес не особо довольна вторжением в многовековые традиции.
– И своим увольнением.
– Недальновидно с её стороны открыто демонстрировать недовольство тем, что однажды случилось бы неизбежно, рано или поздно. Ещё прискорбнее добровольно служить источником слухов, которые едва ли придутся по нраву императору. Я всегда полагал Мадалин… более разумной особой.
– Потому что раньше были жёны, выбранные посредством жребия и уж не знаю, чем там обычно руководствовался Стефанио, отдавая предпочтение той или иной кандидатке. А теперь это бывшая возлюбленная, да ещё и с ребёнком, ради которой он переворачивает все вышеупомянутые многовековые традиции.
И тем печальнее осознавать, что если бы не экзотические выверты деторождения в императорской семье и не дочь Астры, то чёрта с два Стефанио танком попёр бы против системы. Он не из-за великой любви всё затеял, не из-за понимания, что идея жеребьёвки несовершенна сама по себе, отжила своё и приносит больше вреда, чем пользы, но сугубо ради обеспечения престола наследниками. Да с тем же успехом он мог взять в жёны принцессу из какой-нибудь соседней страны, разница была бы невелика.
Оставив одежду неопрятной грудой на полу, Эветьен забрался в ванну. Растревоженная вода поднялась выше, плеснула щедро через край, заливая пол. Я передвинулась ещё чуть-чуть, так, чтобы сидеть не совсем ровно, но наискосок – туловище к одному бортику, ноги на другом, освобождая место для третьего не лишнего. А с длинными конечностями брата пусть сам разбирается, на такое количество посетителей за раз эта ванна точно не рассчитана. Несмотря на мои любезно убранные ноги, устроиться со всем удобством у Эветьена не вышло: к тесноте и чужим коленкам присоединились два крана с узкой стороны ванны, которые, в отличие от привычной мне сантехники, не отворачивались. Эветьен поморщился, уткнувшись в один из них, и тоже передвинулся, ближе ко мне. Тисон за мытарствами брата наблюдал с лёгкой благодушной улыбкой человека, вовремя подсуетившегося и отхватившего лучшее местечко. Ну да, у Тисона тут почти целая я, а Эветьену достались только ноги, с коих к тому же капало, добавляя сырости на полу.
Пару-тройку минут мы молчали, Эветьен так и вовсе по моему примеру притёрся вполоборота к длинной стороне и глаза закрыл. Я откинула голову на плечо Тисона, чувствуя, как его пальцы прогуливаются неспешно по моему телу от бёдер до груди.
Всё-таки странно немного, когда вот так втроём, и никто не возражает, не спорит, не ревнует откровенно и не ставит ультиматумов в духе «или я, или он».
Странно, но интересно.
Волновало приятно, будоражило воображение и успокаивало, дарило удивительное ощущение уверенности, надёжности.
И следовало признать, что чем больше проходило времени, тем более правильным оно мне казалось.
– Я проверил, насколько это возможно, род, происхождение и связи каждого, кто был на борту и стрелы, и барки, – нарушил молчание Эветьен. Открыл глаза, посмотрел на нас с Тисоном. – Среди эмиссаров двое так или иначе связаны с Элиасами, один прямым родством, другой, как ни странно, приходится дальним родственником фрайнэ Жиллес.
