Стоя у ног нашего Тревора, Но умен был наш Тревор, Крича любовь миру.
Немецкая программа сегодняшнего вечера по крайней мере предоставляет ему возможность переделать фразу Дона Маклина, которую он слышал от отца:
«Спрашиваете, что „Angels“ для меня значит? То значит, что я теперь всю жизнь могу работать, если захочу».
* * *
Как бы упорно любой незнаменитый человек ни старался представить себе, что такое быть знаменитым, я очень сомневаюсь, что если ты не жил жизнью селебрити, то все странные мелочи этого существования даже придумать не сможешь. Такое, например, Роб отметил случайно в одном разговоре в немецком отеле, рассказывая о том неудобном моменте, когда встречаешься с толпой народа из местной рекорд-компании или с радиостанций, и они все глядят на тебя, ожидая, что ты будешь вести беседу. А потом он в лицах изображает неизбежное множество рукопожатий, что ты обычно обязан делать в подобной ситуации.
«А я только что пописать сходил. И руки не помыл. Я не мою после туалета никогда. Потому что, выйдя из туалета, все равно ж придется пожимать кому-нибудь руки, а когда у тебя ладони влажные — их же ужасно неприятно пожимать, а я не хочу, чтоб люди такое чувствовали. То есть вы пожимаете отчасти пипиську мою, можно сказать. „Как вы сегодня?“»
Это также другой способ описать перепутанную ленту Мебиуса славы: когда ты знаменит и находишься на публике, из-за того что тебе ежесекундно нужно обмениваться рукопожатиями, ты даже руки после туалета вымыть не можешь, потому что, как ни суши, — все равно чуть влажными будут несколько секунд, а если ты довольно знаменитый, то именно в эти секунды какое-нибудь рукопожатие произойдет обязательно, а человек подумает: спасибо тебе, знаменитость, за то, что на руки свои ссышь… то есть единственный способ вообще этого избежать — выйти из туалета, стерев с рук капли мочи. Где возможно, он будет использовать для этого дезинфектор для рук, но пока…
Ну, или проще говоря: слава нужна для того, чтобы решать проблемы, которые она создает.
* * *
Роб едет в Австралию. В Австралии ему комфортнее быть Робби Уильямсом, чем где-либо еще. «Они там ко мне с распростертыми объятиями, — говорит он. — Мне там хорошо. Там мне разрешено быть поп-звездой и я к тому же не волнуюсь за то, что говорю. Слова не используются против тебя, не вырываются из контекста».
Что, конечно, часто вызывает проблемы где-то еще. С ним уже такое случалось в начале кампании, когда он давал интервью австралийским радийщикам. Тогда весь этот сыр-бор про Spice Girls разгорелся снова. Но на этом не закончилось. Он вообразил будущие неприятности в первом вечернем интервью.
«Я начинаю очередной раунд промо-кампании, — объясняет он, — и в связи с этим уверен, что на сей раз оскорблю гораздо большее количество людей. Разрешите принести извинения до того. Все поп-звезды, актеры и телеведущие, позвольте мне просто попросить прощения за все, что я скажу о вас в ближайшие несколько месяцев. Я серьезно ничего такого не имею в виду — у меня просто туреттовская фигня какая-то (имеется в виду синдром Туретта, при котором, как раньше считали, больной бесконтрольно ругается матом. — Прим. пер.). И я прямо вот от души прошу прощения у всех в шоу-бизнесе».
На что один из диджеев тут же отвечает: «А в Австралии не хочешь ли попросить извинения у Кайли? Можешь это сделать прямо сейчас».
«А мне надо просить извинения у Кайли?» — спрашивает Роб.
И не просит. Пока что. Но еще не вечер.
Час спустя он рассказывает другому австралийскому утреннему шоу про песню «Disco Symphony» — она превратилась в дуэт с Кайли, но пока не выпущена. Ведущие Кайл и Джеки О только что напомнили ему, как он отдал им волос с лобка, чтоб тоже кому-то подарить, и вот в середине этой беседы о Кайли Миноуг Роб вдруг ни с того ни с сего: «А может, вы попросите ее побрить лобок и мне прислать?»
«Буду счастлив ее попросить!» — говорит Кайл.
«Ну так вперед, мальчики из прессы! — восклицает Роб. — Вот вам статья: Робби хочет лобковые волосы Кайли. Кайли, прости меня. Я заранее начинаю свое международное турне с извинений. Прости мне, Кайли, слова мои».
В конце интервью Роб передает телефон Майклу.
«Волосики Кайли будут…», — говорит он, и больше ему ничего говорить не надо.
Пару дней спустя Майкл замечает, что получил имейл от менеджера Кайли. «Волосики лобковые не упоминает», — уверяет он Роба.
«О, отлично, — говорит Роб. — Ну, я лишь надеюсь, что если она это увидит, то увидит в контексте — они получают мои волосики…»
Но произнося это, он осознает, что это не тот контекст, который многое объяснит.
Гораздо больше подобного происходит, когда он приезжает в Австралию. Он идет на крупное телешоу The Project, и когда там ведущий Пит Хеллиар сообщает, что Роб — «увольнительная» для его жены (связь, которая чисто теоретически ей обошлась бы без последствий), а один из других гостей предлагает Робу предоставить и Хеллиару возможность «левака», Роб сжимает руками его голову, целует в губы и говорит в камеру: «Привет, Бриджет… Я запал на твоего мужа».
На следующий день Роб проводит интервью на красной дорожке Aria Awards. Он только что сказал кому-то про «пост-Пикассо» грудь Айды после родов и теперь повествует интервьюеру по имени Джонатан Моран: «Да, я действительно думаю, что Австралия — мой духовный дом. Люди точно здесь меня принимают». Моран говорит Робу, что завидует вчерашнему поцелую по телевизору. Ну и вполне естественно, что Роб сжимает руками его голову…
* * *
По возвращении в Лондон Роб с Айдой в качестве вечернего развлечения идут посмотреть коллекцию искусства Дэвида Боуи — выставка перед аукционом. Выставка сегодня уже закрыта, им проводят частную экскурсию. На самом деле слишком много внимания — Робу пришлось прервать все эти концептуальные речи экскурсовода в стиле «путешествие Дэвида началось…». Некоторые экспонаты сильно взволновали Роба. «Там было гигантская такая, — говорит он, — где женщину двое насилуют». Сопровождающие их женщины начинают объяснять: «Дэвид полагал, что данное полотно является важным произведением искусства и…» — но Роб никак не может успокоиться из-за самого факта изнасилования. (Картина, которая имеется в виду, — это работа военного художника Питера Хаусона «Хорват и мусульманка», на которой двое насилуют мусульманку, опуская ее головой в унитаз. Это полотно было заказано Имперским военным музеем, но после того, как Музей его отверг, его купил Боуи.)
Но некоторые работы Робу очень понравились. Он думает, не попробовать ли что-нибудь купить. Но одна из мыслей — работы должны стоить гораздо дороже из-за того, из чьей они коллекции, из-за «налога Боуи», как он это называет, и он колеблется из-за той статьи после смерти Боуи, в которой он упомянут. «Я там бродил и думал о том, что сказал Дилан Джонс, — объясняет он. — И я подумал: ага, вот эту картину из его коллекции куплю, повешу у себя дома. А потом мне в голову пришло: он же, наверное, подумает, что я заплатил этот Боуи-налог, и посмеется надо мной».
